— Спасибо, анальгин не помогает.
Рука повисела и утянулась обратно.
— Как знаете.
— Простите. Я могу попробовать.
Шумер развернулся к соседу и чуть исподлобья посмотрел в измятое морщинами лицо. Отметил высокие скулы и желтоватую кожу. Недельная щетина была похожа на серую пену. Издерган. Измучен. Какая-то внутренняя борьба.
— Руку можно? — спросил Шумер.
— Зачем?
По лицу соседа скользнула гримаса. Он уже видел в Шумере мошенника и выжигу, который только и ждал подходящего случая, чтобы поиметь профит с легковерного пассажира. Знаем, знаем, читалось в его больных глазах, подсаживаются такие на свободные места, уши торчком, сболтнешь лишнего, а перед тобой уже специалист нужного профиля, истово желающий безвозмездно поучаствовать. Хочешь, строитель, хочешь, юрист, хочешь, человек со связями, помогающий решать любые проблемы.
Или вот врач.
Наверное, и средство чудодейственное припасено, в жестяной, для солидности, коробочке. Пилюлька какая-нибудь. Последняя. Которую можно оторвать от сердца за двести или триста рублей.
Впрочем, Шумер сознавал, что в немалой степени сам способствует такому отношению к себе. Он отправился в Пустов спонтанно, в чем был. Родные места позвали его, и он поехал, к счастью, обнаружив в карманах старого пальто достаточно денег на билет. Не хватило денег, пошел бы пешком. Ему не составило бы труда.
Но раз поезд — то что ж, поезд.
А большой город — Бог с ним. Не повезло. Да и должно ли было? С самого начала как-то не сложилось. Почему б не вернуться?
Расстались легко.
Конечно, человек без вещей, в темных, в мелкую полоску, мятых брюках, желтой футболке и пальто, да еще и слегка побитый, симпатий в поезде вызывать не будет. Шумер это понимал. Но куда от себя денешься?
— Я должен пульс ваш проверить, — сказал он соседу.
— Вы уверены?
— Да, — сказал Шумер.
— Чё, доктор что ли? — перегнулся к нему рыжий в кепочке. Пихнул в плечо, подмигнул крыжовенным шулерским глазом.
— Почти.
— Может и меня потом посмотришь?
— Коля, ты в игре? — одернул рыжего «бульдог». — А то я раздал.
— Не фартит же.
— Значит, Вячеслав с нас поимеет.
— Ну, не, как это поимеет? Мы еще поборемся.
Рыжий подсел к столу.
— Может, это, ставочки поднимем?
Гремя собранными стаканами, прошла проводница — грудастая женщина с невыразительным, неумело накрашенным лицом. В поджатых губах ее прятались раздражение и недовольство. Шумер мельком подумал, что она ненавидит свою работу. Найдется жертва, на ней проводница и выместит эту ненависть. Что тут думать?
Хлопнула дверь. Протянуло холодом по ногам. Оббивая углы полок гигантских размеров сумкой, по вагону потащилась очередная тетка, перетянутая платками, как пулеметными лентами.
— Ганна! — позвали ее обратно. — Ганна, звертайся!
— Шо?
— Звертайся!
Бум! Бум! Сумка поприветствовала Шумера, царапнув затылок. Тетка, потоптавшись, пропала в проходе. Снова зашлепали карты.
— По крестям!
— Так что? — спросил сосед.
Опустив глаза, Шумер увидел протянутую к нему руку, смятый к локтю рукав плаща, обнажившуюся кожу.
— Извините, я просто…
Шумер окольцевал большим и указательным пальцем чужое запястье. Пульс у соседа был торопливый, галопирующий. Куда спешит? Он слегка надавил.
— Двадцать семь минут.
— Что? — не понял, наклонился сосед.
— Через двадцать семь минут боль пройдет, — сказал Шумер. — Можете засекать.
— И все?
— А что еще? — удивился Шумер.
Сосед отпустил рукав.
— Как-то вы странно… — он мельком взглянул на часы. Его худое лицо на мгновение вновь скомкала болезненная гримаса. — И что… денег не надо?
— Нет, — улыбнулся Шумер.
— А червовый марьяж! — донеслось от столика.
Рыжий выложил даму и загоготал.
Сидящий напротив Шумера полный мужчина, до того посапывающий и причмокивающий во сне, в пуховике, в джинсах, с пакетом в ногах, вскинулся, вытаращил глаза:
— Что, уже приехали?
— Сиди, дядя! — сказал ему рыжий.
— А Пустов? — принялся крутить головой тот.
За окнами тянулся лес, подступающий к железнодорожной насыпи, темный, перепутанный, не хоженный. Ель, береза, ель, ель, ель. Лишайные ветки. Густая хвоя. Скакали столбы, провешивая провода. Проскочила серая будочка, блеснула стеклом.
— До Пустова еще три часа, — сказал Шумер.
— А-а.
Полный мужчина успокоился и, опустив голову на грудь, засопел снова.