– Бенни, чего, собственно, хотят эти братья Бонита?
Вытирая руки о штаны, Бенни пожал плечами.
– Ненависть и злоба свели их с ума, а кто же может сказать, что на уме у сумасшедших? Нормальному человеку их не понять.
– С одной стороны, ты прав, – сказал Кроукер. – Но, с другой стороны, иногда безумие тоже имеет свою цель. Когда-то выявление таких целей было моей работой...
– Наверное, они хотят убить меня. – Бенни махнул рукой. – Даже не наверное, а наверняка. Но ведь они считают себя не просто людьми, а богами! А кого Бог хочет погубить, того сначала лишает разума. Вот они и хотят свести меня с ума.
– Они что, действительно сумасшедшие?
Взяв опустевшую дорожную сумку, Бенни снова выбрался из лодки на причал и закурил сигару, поджидая Кроукера.
– Знаешь, давным-давно, когда мир был не таким сложным, как теперь, шляпных дел мастера сходили с ума, оттого что отравлялись парами ртути, которой они обрабатывали фетр. День за днем она проникала в их легкие, впитывалась в кожу рук. И в конце концов они теряли рассудок, становились безумными, – Он выпустил облачко ароматного дыма. – И я почти уверен, что с братьями Бонита случилось что-то в этом роде. Злые духи овладели ими еще в утробе матери...
Резко развернувшись, он направился по мраморной лестнице к дому.
В огромной столовой в доме Бенни их ждали толстенные обжаренные на углях бифштексы, которые Бенни заказал из ресторана, с жареной картошкой. Кроукер понял, что несварение желудка ему обеспечено. Но голод не тетка, пришлось есть что дают. Потом Бенни принес бутылку мескаля, но на этот раз Кроукер нашел в себе силы отказаться.
Потом они вместе отправились на кухню варить кофе. Бенни молол темные душистые зерна, а Кроукер молча прохаживался вокруг. Наконец он сказал:
– Бенни, я хотел бы тебя кое о чем спросить...
– Валяй! – спокойно ответил тот.
Кроукер вздохнул, ощущая тяжесть в желудке.
– Когда братья Бонита прислали тебе отрезанную голову твоей сестры, там были какие-нибудь символы, вроде тех, что мы обнаружили в холодильнике в доме у Сони?
Бенни невольно вздрогнул.
– Почему ты об этом спрашиваешь?
Он отвернулся, чтобы Кроукер не видел его лица.
– Потому, что ты, вынимая из холодильника голову Сони, изо всех сил старался не глядеть на эти символы. Значит, они имеют для тебя какой-то смысл?
Бенни молчал, с преувеличенным старанием засыпая молотый кофе в кофеварку.
– Бенни, я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не всегда говоришь то, что думаешь.
Бенни был внешне совершенно спокоен, но Кроукер чувствовал, как он напрягся.
– Ну что же, хорошо... – произнес, наконец, Бенни. Взяв нож, он стал ловко очищать от кожуры большой спелый лимон. – Понимаешь, дело в том, что... эти символы, ну... – Он прикусил губу. – Эти символы своего рода краеугольные камни мира моего деда. – На покрасневшем лице Бенни заметнее проступили белые пятна оспин. – Я хочу сказать, что они занимают центральное место в его верованиях и в той магии, которой он... которой он научил братьев Бонита.
Воцарилось долгое, неловкое молчание, и оба вздрогнули, когда раздались громкий свист и шипение готового кофе.
– Так, значит, братья Бонита были учениками твоего деда? – спросил Кроукер.
Горестно кивнув, Бенни достал маленькие кофейные чашечки и положил в них по кружочку лимона.
– Он научил их искусству целительства, которое распространено среди гварани, коренных жителей моей страны. На их языке это искусство называется хета-и, что можно перевести как «многие воды». – Глаза Бенни были широко открыты, но взгляд был невидящим, словно он весь ушел в прошлое. – Однако тому, что сделали братья, нет прощения. Научившись секретам исцеления людей, они в своем безумии превратили хета-и в страшное орудие зла.
Пока Бенни разливал по чашкам горячий кофе, Кроукер думал о том, какие интересные факты открывались перед ним.
– Так что же означают эти символы? – спросил он.
– С их помощью обычно призывают силы всех четырех сторон света. Изобразив сразу все четыре символа, можно вызвать всех духов одновременно, а это – чрезвычайно мощное оружие в руках посвященного.
Кроукер взял чашку.
– Но в холодильнике было только два символа.
Бенни кивнул.
– Третий – это крест внутри трех пересекающихся концентрических окружностей, а четвертый – контур человеческого глаза с двумя зрачками...
Бенни тоже взял свою чашку, но так и держал ее в руках, не сделав ни глотка.
– И каждый посвященный выбирает для себя какой-то один из этих четырех символов. Глаз с двумя зрачками был личным символом моего деда.
По спине Кроукера пробежал холодок. Он в двух словах рассказал Бенни о своем сне и о том, что видел в нем именно этот символ.
Медленно поставив чашку на стол, Бенни вышел из кухни. Сгорая от любопытства, Кроукер последовал за ним на веранду.
– Бенни, что с тобой?
Он долго молчал, словно раздумывая над ответом. Наконец, он произнес:
– Честно говоря, Льюис, я теперь не знаю, что и думать.
Облокотившись на перила, он уставился на отражение огней в темной воде у пристани.
– Когда умер мой дед, десять дней подряд шел сильный дождь. Мне тогда было лет пятнадцать, и я хорошо помню этот холодный дождь. Мой дед умер в самый холодный день зимы. Рыбаки вытащили его из реки Парагвай... Он жил у самой реки, ему тогда было уже за девяносто, и все говорили что, должно быть, он потерял в темноте равновесие, упал в воду и разбил себе голову о камни. Я никогда не верил в это...
Мой дед крепко стоял на ногах. Он даже умел ловить рыбу ногами, и это всегда очень смешило меня...
Бенни был по-прежнему напряжен и бледен.
– Как бы там ни было, мой дед при жизни был целителем, поэтому его тело полагалось сжечь на костре. Мы соорудили высокий погребальный костер и положили его тело на самый верх. Зарезав его любимого коня, мы зажарили мясо и, пока горел костер, ели его, чтобы почтить память деда. Несмотря на проливной дождь, костер не угасал и горел ровным пламенем. Все вокруг удивлялись и говорили, что это просто чудо...
Бенни склонил голову, грудь его тяжело вздымалась, словно у него начался приступ астмы. Вокруг звенели и верещали сверчки и древесные лягушки, но Кроукер слышал их как будто сквозь вату.
– Я сидел на дереве, – с трудом выдавил из себя Бенни. – Оттуда мне было хорошо видно, как горело тело моего деда. Он, бывало, говорил мне, что он наполовину человек, а наполовину животное. Однажды я спросил его, какое именно животное. В ответ он лишь улыбнулся и сказал: «Когда я умру, внимательно смотри на мой погребальный костер, тогда узнаешь».
Бенни покачал головой.
– Ты должен понять меня, Льюис. Когда умер мой дед, я смертельно перепугался. Он хотел научить меня искусству целительства, чтобы я стал хранителем традиций народа гварани. Я отказался. Сам не знаю почему. Может быть, я испугался ответственности, которая навсегда привязала бы меня к Асунсьону. У деда было очень много пациентов, жизнь которых зависела от его мастерства целителя. У меня же на уме тогда были только деньги. Кроме того, мне смертельно хотелось повидать мир. – Вынув сигару, Бенни уставился на нее невидящим взглядом. – А может, в глубине души я просто не верил в его науку... – Отвернувшись, Бенни пожал плечами. – Вот почему мой дед обратил свое внимание на Антонио и Хейтора. Бог свидетель, им была нужна сильная рука. Их отец умер, когда они были совсем маленькими, а мать... Говорили, она была знатного происхождения, но все-таки она была в определенном смысле ведьмой. Мне кажется, мой дед пожалел их. Обучая их своему искусству, он старался дать им чувство защищенности, чувство настоящей семьи...