– Что значит – боги? – спросил Крисп. – Разве Фос не один? Ну, конечно, есть еще Скотос, – добавил он через минуту, понизив голос при имени заклятого врага благого бога.
– Кубраты не знают Фоса, – сказал ему отец. – Они поклоняются демонам, и духам, и бог его знает кому еще. После смерти они вечно будут маяться у Скотоса во льдах, в том числе и за свою жестокость.
– Надеюсь, жрецы у них есть, – занервничала Таце.
– В крайнем случае проживем и без жрецов, – ответил отец. – Мы знаем, что хорошо, а что плохо, вот и будем жить по правде.
Крисп кивнул. Ему это показалось разумным. Он всегда старался быть хорошим – за исключением тех случаев, когда быть плохим было гораздо интереснее. Но он надеялся, что Фос его простит.
Отец всегда прощал Криспа, а в его представлении благой бог был чем-то вроде увеличенной копии отца, которая вместо одной фермы заправляла целым миром.
Позже днем один из кубратов показал вперед и заявил:
– Вот ваша новая деревня.
– Какая большая! – воскликнул Крисп. – Вы только посмотрите, сколько домов!
Однако отец лучше знал, куда и на что смотреть.
– Да, домов много. Но люди где? Пара человек на полях, пара возле домов. – Он вздохнул. – Боюсь, я их не вижу оттого, что там просто не на кого смотреть.
Когда пленники, сопровождаемые кубратами, подошли поближе, из крытых соломой лачуг все-таки выползло несколько женщин и мужчин поглазеть на новоприбывших. Крисп никогда не жил в достатке. Но глядя на этих тощих, оборванных людей, он понял, что такое настоящая нужда.
Всадники махнули новопоселенцам, чтобы те двигались навстречу старожилам, а сами, развернув коней, ускакали… Ускакали, по-видимому, в свои юрты, подумал Крисп.
Когда пленники вошли в деревню, стало ясно, что многие из домов пустуют; на крышах зияли дыры, стропила покосились, глина, отвалившись от стен, обнажала переплетение ветвей.
– Хорошо, если у нас будет хоть крыша над головой, – снова вздохнул отец и обернулся к односельчанам, с корнями вырванным из Видесса:
– Мы должны выбрать себе жилища. Я лично положил глаз на этот дом. – Он указал на пустую мазанку, такую же обветшалую, как и остальные, стоявшую на краю деревни.
Но когда отец вместе с матерью, а за ними и Крисп с Евдокией направились к облюбованному дому, дорогу им преградил один из старожилов.
– Да кто вы такие, чтобы вселяться туда просто так, за здорово живешь? – заявил он. Криспу, хоть он и вырос в селе, выговор старожила показался совсем уж деревенским.
– Меня зовут Фостий, – сказал отец Криспа. – А ты кто такой, чтобы указывать мне, могу я занять эту развалюху или нет?
Новоприбывшие одобрительно загудели. Старожил посмотрел на них, потом оглянулся на кучку своих единомышленников, куда менее многочисленных и уверенных в себе. Гонор его тут же испарился, как воздух из проткнутого пузыря.
– Звать меня Рух, – сказал он. – Я был тута старостой, покуда вы, мужики, не заявились.
– Нам твоего не надо, Рух, – уверил его Криспов отец и горько улыбнулся. – Если честно, я бы рад тебя век не видать, поскольку тогда я по-прежнему жил бы в Видессе. – На это даже Рух кивнул, выдавив невеселый смешок. А Фостий продолжал:
– Но раз уж мы здесь, то я не вижу смысла строить новый дом, когда тут столько пустых развалин.
– Ладно, твоя взяла. – Рух отступил с дороги и махнул рукой на дом, который выбрал Фостий.
И, словно его уступка была своего рода сигналом, жители деревни поспешили навстречу новичкам с распростертыми объятиями, встречая их, точно давно не виданных братьев, – каковыми, в сущности, они и были, не без удивления решил про себя Крисп.
– Подумать только: они не знают имени нынешнего Автократора! – заметила Криспова мать, когда семья укладывалась на ночь на полу своего нового дома.
– Для них, пожалуй, хаган поважнее будет, – ответил отец, зевая во весь рот. – Многие из них и родились-то тут, не дома. Не удивлюсь, если они забыли имя даже прежнего Автократора.
– И все-таки, – не унималась мать, – они говорили с нами так, будто мы прибыли из самой столицы, из города Видесса – как со сборщиками податей или кем-то в этом роде. А мы же просто деревенские, из самой что ни на есть захолустной дыры.
– Нет, Таце, в дыру мы угодили только теперь, – ответил отец. – Если сомневаешься – погоди и увидишь, как нас запрягут. – Он снова зевнул. – Завтра же.
Жизнь на ферме никогда не бывает легкой. За следующие недели и месяцы Крисп понял, насколько тяжелой она может быть. Когда он не собирал для отца солому, чтобы залатать дыры на крыше, то копал на берегу речки глину, которую смешивали с кореньями, соломой, козлиной шерстью и навозом, чтобы сделать обмазку для стен.