– Пять… четыре… три… два… один – сейчас!
Саманта увидела – полоску света, белое сияние среди звезд.
– Ну что, видела? – спросил отец.
– Да, – подтвердила она. – Что это было?
– Финиш, – объяснил отец. – Тот самый астероид, который вскоре столкнется с Землей. Астероиды обыкновенно выделывают на орбите пару петель, подобно преступнику, бродящему вокруг ювелирного магазина перед тем, как украсть из него бриллианты. Я подумал, тебе нужно посмотреть на него, так как, будем надеяться, когда он в следующий раз подлетит так близко, ты уже будешь жить где-нибудь в другом месте.
От этой мысли Саманта ощутила прилив тепла. Эта редкая штука Финиш пролетела мимо Земли, и папа подарил это мгновение ей, вместо того чтобы воспользоваться самому.
Отец присел на корточки рядом с ней. В темноте невозможно было рассмотреть черты его лица, но Саманта различила широкие скулы и провалы под ними.
– Извини, – пробормотал отец.
Он опустил взгляд на кроссовки дочери. Один шнурок развязался, и отец стал его завязывать, своими толстыми пальцами неловко управляясь с короткими концами, мокрыми от грязи.
– Ничего страшного, – сказала Саманта, хотя и не понимая, за что попросил прощения отец. Страх перед Финишем прочно засел у нее в голове. Приближающийся астероид был первым сюжетом вечерних выпусков новостей, главной темой всех новостных сайтов и обязательным анекдотом любого комика.
Теперь, став взрослой, Саманта понимала, что можно было вести до Финиша и другую жизнь. Жизнь без висящего на холодильнике плана эвакуации, без сумок с предметами первой необходимости, сложенных в кладовке. Жизнь, полную планов на учебу и домашние дела, с детьми и домашними животными, пенсией и поминками. И эта жизнь не была прожита в тени Финиша. А отец, заводя дочь, знал, что такой жизни у нее не будет.
Так что, возможно, он просил прощения в первую очередь за то, что дал Саманте жизнь, сознавая, что жизнь эта будет наполнена страхом.
Саманта жалела о том, что не может сказать отцу, что жизнь и так наполнена страхом, кем бы ты ни был. Все, что человек имеет, он может потерять. Осень всегда уступает место зиме, но это ее самое любимое время года – мимолетные порывы красоты перед тем, как ветви становятся голыми.
Когда Саманте в следующий раз пришлось вытягивать соломинки, она поменялась своей длинной с короткой Джоша и в четвертый раз за этот месяц отправилась смотреть орхидеи Хагена.
– Какая из них ваша любимая?
Хаген недоуменно посмотрел на нее.
Они сажали в горшки принесенные из лаборатории образцы, лишние, которые не понадобятся для «Ковчега». Саманта разровняла на дне горшка камешки, чтобы корни не гнили при чрезмерно обильном поливе. Лишь закончив работу, она вдруг поняла, что это, скорее всего, не понадобится. Оставалось всего четыре недели до отлета «Ковчега», еще через несколько дней после этого астероид врежется в Землю, и тогда, даже если Хаген не погибнет при столкновении, у него вскоре закончится продовольствие. Растение погибнет от недостатка солнечного света до того, как успеет укорениться.
Саманта хмуро посмотрела на горшок.
– Любимой у меня нет, – сказал Хаген.
– Знаете, – заговорщически склонилась к нему Саманта, – они вас не услышат.
– Я говорю совершенно серьезно! – рассмеялся Хаген. – Я вижу ценность в каждой из них, и, следовательно, я беспристрастен.
Саманта закатила глаза.
Хаген снова рассмеялся. Крохотные морщинки появились в уголках его глаз. Только сейчас Саманта обратила внимание на то, какие же у него яркие глаза. Они были бы холодными, словно блеклое зимнее утро, если бы профессор не улыбался так часто.
– Ты считаешь меня полным дураком, – сказал он.
– Нет, совсем нет. – Взяв маленький росток с подноса, Саманта схватила его за самую крепкую часть стебля и, поместив в середине горшка, засыпала со всех сторон землей. – Ну хорошо, да, есть немного. – Она хитро улыбнулась. – Но я также не нахожу в беспристрастности ничего хорошего – только и всего.
Хаген занялся своим растением.
– Нет?
– Ну нельзя любить всё одинаково, – сказала Саманта. – Просто нельзя – а если у вас это так, значит, на самом деле вы вообще ничего не любите. Значит, что-то должно быть вам особенно близко, потому что именно это и есть любовь. Разборчивая. Конкретная. – Она помолчала, прокручивая свою следующую мысль, прежде чем высказать ее вслух. – Как вы любили свою жену.
Это было очень опасное высказывание. У них пару раз уже заходила речь о жене профессора, во время предыдущей встречи. Она умерла от той же самой болезни, которая отняла жизнь у матери Саманты, – от рака поджелудочной железы. У Хагена на столе стояла ее фотография. На ней его жена, склонив голову набок, смеялась над какой-то шуткой, обнажив неровные зубы. Особой красотой жена Хагена не отличалась, и все же было в ней нечто такое, что притягивало взгляд – высокая дуга носа, глубокая складка в полной верхней губе, морщины на лбу, созвездие старческих пятен на щеках.