В прихожую высунулся Боря, который вспомнил кое-что важное:
— Тут это… Игорь звонил. Они с отцом сегодня придут в спортзал прощаться с нами.
Я кивнул. Отчим крикнул из кухни:
— Паша, готов?
— Осталось куртку надеть, — отозвался я.
— Я — машину греть. — Отчим выбежал из квартиры с пакетом вафель.
Борис проводил его недобрым взглядом, Наташка зевнула и протерла красные глаза.
— Поспи на моей кровати, — предложил я ей.
— Спасибо. Я и у Андрея могу побыть, но страшно одной, когда он — в больнице, при смерти.
— Держись! — ободрил ее я. — Вы справитесь. Мы справимся.
Не было времени, чтобы утешать ее, я накинул куртку и побежал на улицу.
Василий завел машину и снова нервничал, молился иконкам. Увидев меня, закрыл козырек и принялся что-то бормотать, закрыв глаза и тарабаня пальцами по рулю. Я уселся рядом.
— Что вас тревожит теперь?
Он посмотрел на меня, как на дурака.
— Толик сказал, солярки у его приятеля мало, продают ее по 60 рублей, когда на заправках она по 68… Не вижу смысла напрягаться, если заплатить деньгами, получится выгоднее, только надо хорошо все рассчитать.
— Вы совершенно правы, но, во-первых, машинист не один. Во-вторых, никто не мешает торговаться. В-третьих, мы пока только разговариваем с людьми, прощупываем почву. Вот когда дойдет до дела, тогда и будем волноваться. Не получится разговор, сделка покажется невыгодной — просчитаем более простой вариант.
— Даже если пятнадцать рублей с литра уступит, получится всего три тысячи с двухсот литров!
— Двести литров — небольшая бочка, — сказал я. — На это можно заправить одну машину, и то не до конца наполнив бак. Нам интересно, чтобы таких бочек было хотя бы пять. Уже пятнашка экономии. Если хотя бы раз в неделю такое проворачивать с соляркой — шестьдесят тысяч в месяц. Хорошо?
— Неплохо, — согласился Василий. — Столько мне платили.
— Короче, давайте поговорим с машинистом, а потом будем расстраиваться или радоваться.
Отчим еще немного посидел со включенным мотором и тронулся с места, а я думал об Андреях. Причем о брате — больше. Интересно, его неудавшееся самоубийство спровоцировано моим внушением, или просто так совпало? Или вообще внушение не подействовало, но из-за него у гнилушки что-то замкнуло в мозгах? Поговорить бы, узнать из первых уст, что с ним происходило! Но это точно случится не сегодня и не завтра.
Мысли снова и снова возвращались к этому, и настроение портилось. Да, я не хотел смерти братца, но невольно чуть не стал ее причиной, и неизвестно, какие еще последствия возымеет мое внушение.
Следом пришла мысль, что это еще один гнилушка, который…
Еще один — что?
Барик погиб, хотя должен был жить. Джусь осталась парализованной. Теперь, вот, с Андрюшей проблемы…
В той реальности все эти люди продолжали жить и здравствовать. В этой появился я, и они стали гибнуть, а на таймере — прибавляться время. От догадки сами сжались кулаки. Выходит, гнилушки мешают жить нормальным людям, создают, так сказать, отрицательный баланс и приближают катастрофу? А мне нужно как можно больше их убить?
Чего меньше всего хотелось бы — посвятить жизнь истреблению себе подобных, пусть они и гнилушки. Этого я сполна хлебнул в той жизни. Желая стать военными, романтичные мальчики хотят защищать Родину, практичные — иметь стабильную зарплату, корыстные — строить карьеру и пробиться в генералы, и лишь очень маленький процент идет туда с расчетом на то, что будет воевать и убивать.
Я больше не хочу убивать и разрушать и отказываюсь это делать, слышите вы там? Я запрокинул голову, но вместо неба увидел потолок машины. В этой жизни — только созидать и строить!
С машинистом договорился Толик, обозначил время и место: возле пивной, расположенной между вокзалом и портом.
— Вон тот здоровяк в кожанке и кепке, — кивнул отчим на персонажа, и мы припарковались у огромного ржавого ларька, возле которого толпились работяги.
Получившие свою порцию занимали места возле деревянных квадратных столиков на длинных ножках, похожих на грибы с шапочками, покрытыми жестью.
Мы подошли к машинисту. Его звали Ринат, это Василий узнал от Толика, было ему лет тридцать пять. Широченные плечи, бычья шея, выдвинутая массивная челюсть не сочетались с какой-то патологической подвижностью. Он все время отводил взгляд, озирался, втягивал голову в плечи и напоминал вора, стоящего на стреме.