Я подошел к телефону, набрал пять цифр. Машинист ответил сразу же:
— Да.
Голос у меня был взрослым, потому я решил поговорить с ним сам.
— Еще раз добрый вечер. По поводу нашего сегодняшнего разговора. Вы же понимаете, что нам нужно топливо не для личного пользования, у нас есть заказчики, которые на рабочих местах вечером не присутствуют. Мы пытались им дозвониться, но ответа нет. Попытаемся завтра, но это Рождество, так что, к сожалению, точное количество необходимого скажем лишь в понедельник. Заберем в понедельник или во вторник утром. Так что пока подготовьте все, включая тару — с возвратом, конечно. Минимум тысяча литров нужна.
— Так я не понял. Я думал, сегодня уже заберете…
— Разговор был о перспективе. Нам нужно все уточнить с заказчиком. Без него мы ничего сделать не можем. Собирайте пока товар, в понедельник во сколько звонить? Вы будете дома?
— В семь утра, — расстроенным голосом сказал Ринат.
— Железобетонно тысяча литров, — повторил я. — Но, возможно, и больше. Поскольку нам нужно переговорить с заказчиками, а в такую рань это невозможно, конкретика будет только после обеда.
— Значит, созвонимся вечером, когда домой вернусь, — нашел выход Ринат. — В девять вечера.
— Отлично! К этому времени мы будем знать, сколько нам нужно топлива. Может, до полуночи все заберем. До связи.
— Понедельник! Девять вечера!
— Железобетонно, — подтвердил я, повесил трубку.
Отчим стоял рядом, все слышал, потому переспрашивать ничего не стал. Щелкнул пальцами и воскликнул:
— Я кое-что забыл. Точнее, не забыл — не успел сделать: то одно отвлекло, то другое.
Василий сунул руку в один карман, во второй, долго что-то искал, но в конце концов нашел смятые десять баксов, разгладил их ладонями и протянул мне.
— Вот! Я их проспорил, ты выиграл.
— Давайте вложим их в дело, — предложил я, отодвигая его руку. — Как раз двести литров солярки столько стоят. Это будет ваш вклад в общее дело. Вот когда будет прибыль, отдадите из своих.
Денег у него наверняка нет, все потратил на новый год: то детям подарки, то — подарки членам новой семьи. Потому сопротивляться он не стал, забрал деньги обратно.
— Ты что-то говорил про прибыль, — сказал отчим и усмехнулся в усы. — Как будем делить шкуру неубитого медведя?
— Ваши предложения? — решил я проверить его адекватность.
Он сморщился и почесал в затылке, потом принялся грызть ногти.
— Я даже не знаю…
— А вы подумайте, взвесьте все и изложите, — предложил я. — А я наконец поем.
Боря уже хлебал борщ. Я налил себе, выловив крупный кусок мяса, только уселся — зашел отчим, оседлал стул и выдал:
— Как я это вижу. Без тебя я ни за шо до такого не додумался, то есть ничего этого не было бы. Тебе, в свою очередь, нужно было найти доверенное лицо, что сложно. Получается, что ни без меня, ни без тебя схема не заработала бы. К тому же у меня есть грузовик, он нам понадобится.
«Пока есть», — подумал я.
— К тому же тебе надо учиться. А значит, много сделок я буду проводить сам, — отчим замолчал, будто бы испытывая чувство вины, и отвернулся.
К чему, интересно, он клонит? Хочет отжать мою идею? Аж кусок в горло не полез. Что ж, я понимал, что такой риск есть. «Ты ребенок, вот тебе леденец — будь счастлив, оставь взрослые дела взрослым». Если так, пошлю к черту и не буду ничего ему объяснять, а без меня он по простоте душевной вряд ли разберется, что делать.
Боря почувствовал себя лишним, доел и удалился.
— Потому мой вариант — пятьдесят на пятьдесят, — выдавил из себя отчим.
Аж стыдно стало, что я о нем подумал плохо. Все с точностью до наоборот: ему неудобно просить себе половину, когда он понимает, что ни черта не понимает. Однако такое быстро забывается. Вскоре он освоится, сообразит, что к чему, и решит, что договариваются с кем? С ним. «КАМАЗ» чей? Его. Я сделал свое дело и могу быть свободным.
Ну и пусть. Главное — успеть провернуть сделку со стройматериалами и построить дом. То, что Василий будет обеспечивать маму и вызывать на себя огонь ее заботы — уже хорошо.
Мое молчание отчим расценил по-своему, приложил руку к груди и горячо проговорил:
— Клянусь, что так и будет! Я не буду крысятничать, я — человек слова!
Похоже, он искренен в своем порыве. Но и девушки, клянущиеся в любви до гроба, искренни, но — в моменте. Ладно, посмотрим. Пусть идет как идет, вдруг и правда Василий — человек чести? С образом недалекого работяги, бегающего по бабкам-ведуньям, не очень вяжется, но вдруг так и есть?
— Мне нравится такой вариант, — поддержал его я. — Если бы предлагал я, условия были бы такими же.