Я посмотрел на обливающихся потом парней. Можно было, конечно, нанять трактор, а потом ровнять ямы под фундамент вручную. Но, во-первых, то на то и выйдет по деньгам, во-вторых, хотелось приучать беспредельщиков к труду и делать из них людей. Каждому, включая Зяму, который возил землю на тачке в овраг, я обещал заплатить по две тысячи, Сергею — тоже. Невеликие деньги, но хоть что-то. Потом сумма будет расти.
Василий обещал разузнать, как провести электричество и телефон. Пообещал, что проблем не будет, ну. Может, пару столбов придется установить за свой счет, на лапу дать кому надо, чтоб провода выделили. Скважину, однозначно, придется бурить, а не копать, причем в ближайшее время. А еще неплохо бы приобрести контейнер для хранения инструментов и всего прочего.
Вот кажется, свой дом, приятные хлопоты…
Но так может сказать только тот, у кого никогда не было стройки, которую можно начать, а закончить нельзя. Но я надеюсь заехать в свой дом,светлый, просторный, уютный — у меня почти вся жизнь впереди.
Вот, толком ничего не сделал, а уже голова кругом. Казалось бы, мелочь: бетонные плиты, что я привез с завода, захватывают место, где должен идти забор. И что? Нанимать манипулятор, чтобы их перетащить? Или просто обойти это место до лучших времен?
Алтанбаевцы старались, махали кирками, отдыхали, сменяя друг друга. По очереди прикладывались к банке компота, которую я принес. По моей просьбе Наташка приготовила плов в огромном казане, и я принес его на обед.
Андрей ей позвонил один раз, сказал, что он жив, у него все в порядке и просил за него не переживать. Прошло четыре дня — и ни слуху, ни духу. Наташка совсем впала в ипохондрию и пропадала на рынке до темноты, потом ехала в театр, даже на тренировку к нам пару раз пришла — выплеснуть злость. Вчера на рынке был санитарный день, и она весь день маялась, ходила к Андрею, но позвонить в квартиру не решилась, просто издалека видела, что свет в его окне горит. Значит, он дома, просто не зовет ее к себе.
Скорее всего, окуклился, страдает, а потом как миленький прибежит. Если он так сделает, сам дам ему пинка под зад — за издевательство над моей сестрой, и плевать, что подзатыльник отправляет его в нокаут, сестра у меня одна. Натка злилась и страдала, разрывалась между «да пошел он» и «вернись, я все прощу», но с каждым днем была все ближе к первому варианту.
Отвлекшись от мыслей и увидев, что у Заславского капает пот прям каплями, я крикнул:
— Народ! Перерыв! Обед!
Алтанбаевцы бросили инструменты и рванули ко мне. Нет, не ко мне — потянулись к казану, источающему головокружительный аромат. Каждый получил по пластмассовой тарелке, а вот вилок таких не нашлось, пришлось обычные из дома тащить.
— Тяжело, блин, — пожаловался дистрофичный Понч, стянул перчатки и показал вздувшиеся на ладонях мозоли.
— У-у-у, — протянул Зяма, накладывая себе плов, — иди на тачку, кароч, заместо меня. Я это… кувалдой дыц-дыц.
— Хе, это кувалда тобой дыц-дыц, — пошутил Заславский, на фоне остальных мой одноклассник просто блистал интеллектом. — Ты ж рахит.
— Сам ты рахит, — проговорил Зяма без злости, просто чтобы сделать выпад в сторону обидчика.
Только Крючок продолжал долбить камень, как отбойный молоток, сопровождая каждый замах репликой:
— Рахиты! — Замах. — Зато! — Замах. — Прикиньте, как накачаемся! — Замах. — Нага охренеет.
— Жрать иди, — позвал его Алтанбаев. — А то твою шлюмку ветром носит.
— Меня зато не носит, гы-ы, ветром, как Понча.
Сергей наложил себе плов первым и поглядывал на парней с хитрым прищуром. Парни разобрали тарелки, уселись на корточки и прямо так принялись есть. Зяма ковырнул рис, постучал по куриной голени и вытаращил глаза.
— Пацаны, это ж мясо! Реально?
Я рассчитал так, чтобы каждому досталось по голени, и еще раздербанил туда спинку домашней курицы. Понч вытащил курятину, клац-клац зубами — и нет голени. Едва прожевав, он посмотрел на меня.
— Благодарю! Ты реально буржуй. — Он захрустел хрящами, потом поглотил рис и наложил себе добавки.
Н-да, они и правда голодают, прав Нага. Если задержатся на стройке, хоть откормятся. Только Игорек Заславский ел себе и ел, без огонька. А Крючок вообще не спешил, доминировал над остальными, показывая, какой он сильный. Когда Понч, хватаясь за набитый живот, пошел третий раз за добавкой, а армянин Хулио нырнул ложкой в казан второй раз, Крючок наконец лениво сказал:
— Народ, вы там все не сожрите! Мне чуть оставьте.
Наблюдая за ними, я думал о зумерах, никогда ни в чем не знавших нужды, но глубоко несчастных, задыхающихся от панических атак, страдающих от депрессии и всевозможных расстройств, фобий и авитаминозов, и сравнивал их с этими ребятами. Жалкая куриная голень в тарелке — уже счастье. Это они еще не знают, что у меня в рюкзаке пирожки с повидлом. А уж если им вещь какая перепала на халяву, пусть даже носки — счастье вдвойне. Они из тех детей, что до пяти лет думали, что их зовут Заткнись. Их родители сдают бутылки, воруют и нигде не работают. Соответственно, нет правильной модели поведения в обществе. До встречи со мной они были обречены на смерть от передоза, теперь же у них есть шанс адаптироваться.