Я почувствовал, как жар разливается по телу, вспыхивает на щеках румянцем.
— Но я не могла тебя не спросить. И еще не могу не сказать… не предупредить. Конечно, ваши игры район на район выглядят очень увлекательно и по-взрослому, но они могут закончиться проломленной головой. Будь осторожен.
Мои глаза широко распахнулись. Ладно бы Еленочка предупреждала — она наша классная и в ответе за нас. Ладно бы Илона Анатольевна, душа-человек, которая за школьников костьми ляжет. Но — Вера… Почему? Почему она предупредила именно меня? Неужели ей не все равно, с проломленной головой я или с целой? Так хотелось это спросить, но я промолчал.
Когда на душе порхают бабочки и расцветают тюльпаны, чертовски сложно сохранять равнодушие на лице.
Или ее предупреждение — просто благодарность, баш на баш, и не стоит придумывать глупости⁈ Типа, ты обо мне позаботился, причем дважды, теперь я должна показать, что меня волнует твоя судьба.
Как бы то ни было, сегодня у меня есть вдохновение, чтобы сворачивать горы!
Глава 5
Хорошее сомнительное дело
Сразу после школы я заскочил домой, доел остатки вчерашней роскоши под наблюдением мамы и пешком рванул к себе на дачу. Чуть в грязи не утонул, но добрался. Лидия была на работе, а Ваня и Светка дома смотрели мультик про домовенка Кузю по черно-белому телевизору.
Как только я вошел, дети сорвались с насиженных мест, Светка повисла на мне, говоря:
— Папа Павлик, ура! — И, прищурившись, заглянула в глаза.
Подумалось: «Во сколько же я тебя должен был зачать? В семь лет? Рекорд, однако». Насколько помню, рекордсмену то ли одиннадцать, то ли тринадцать. Хотелось отмахнуться, но я подыграл им, пропел менторским тоном:
— Где сын мой Николай?
Дети покатились по полу, смеясь.
— Бузя в центре, — ответил Ваня. — Машины моет.
Я проверил кухонные шкафчики на предмет наличия круп: гречка, рис, мука, горох, соль, сахар — все есть. В холодильнике обнаружилось молоко и синие куриные окорочка. Оставив пятнадцать тысяч под банкой сахара, я велел сказать об этом Лидии. Надеюсь, все у нее с усыновлением хорошо.
После ливня грязища была по колено, по небу бежали пузатые тучи, и мопед я решил не брать. Поеду на охоту за Хмырем с парнями на автобусе, перехвачу Бузю, и пусть показывает, где ошивается малолетний рэкетир.
Мы условились выдвинуться на автобусе, который идет в три двадцать пять, потому долго быть с детьми я не мог, распрощался с ними и побежал на остановку, нарушая собственные заветы не ходить поодиночке.
В грязи измазался весь, на ботинках налипли лепешки, брызги от грязи летели аж на косуху, потому пришлось спуститься к речке, чтобы отмыться.
Думал я о детях. Точнее, о будущем, когда они взрослеют в тепличных условиях, на входе в школу стоит охрана, детей отдают только в руки родителям. Сейчас если за первоклашкой, который проучился месяц-два и уже запомнил дорогу домой, приходят родители, то его заклевывают другие дети как маменькиного сынка.
В порядке вещей, когда младшие школьники сами приходят домой, разогревают себе еду, ждут родителей с работы. В будущем будет считаться чуть ли не преступлением, если оставить семилетку дома одного. Сложно представить, что настанет такое время, когда всякие неврозы и депрессии станут встречаться так же часто, как нарушение осанки.
На остановку я пришел минута в минуту, и автобус поехал собирать друзей. Возле школы сел Илья, чуть дальше — Кабанов, в Верхней Николаевке — Димоны. Рамиль помогал родителям на рынке и должен был присоединиться к нам там. Мы ничем не рисковали, центр — нейтральная территория, заводским туда сложнее добираться, чем нам.
Автобус был полупустым, и гармошка оказалась в нашем распоряжении. У каждого было по пруту арматуры. Чтобы не привлекать внимание, мы собрали их в кучу и обернули старой наволочкой.
— Мы как дачники с этой фигней, — сказал Кабанов. — Ну, с саженцами всяких вишен, персиков.
— Пороть Хмыря будем розгами! — выдал Илья, и все покатились со смеху.
Возбужденные и нервные, мы грянули смехом, просто чтобы сбросить напряжение. Пассажиры автобуса — и мужчины, и женщины — посмотрели осуждающе. Я и сам таким был. Гогочущие подростки казались мне враждебными, а поскольку мои ровесники кучковались или здесь, на круге гармошки, или на задней площадке, чтобы не сталкиваться с ними, я всегда входил в переднюю дверь, а теперь сам возглавил группировку и сею страх и ужас. Никто ведь не знает, что мы — скорее тимуровцы, просто подростки — по природе своей шумные, с возрастом гормоны поутихнут, и пройдет.