— Братья или сестры у Андрея были? — поинтересовался я. — У матери были братья-сестры, может, муж?
— У матери… — Наташка уперла палец в лоб, пытаясь вспомнить. — Андрей говорил, старшая сестра, сильно старшая, померла давно. А у грымзы этой он один сын. Она его поздно родила, в двадцать девять лет. Двоюродный брат есть, алкаш, в Москве. И двоюродная сестра, он не говорил, что с ней. Они старые уже, им под семьдесят. Разве они могут быть наследниками?
— Не могут. Наследники первой очереди — мать, жена/муж, дети. Потом — родные братья-сестры.
— А он точно не женат? — осторожно спросил Василий, у которого рыльце в пуху. — Вдруг скрывал это, а разводиться не стал, потому что это сложно.
— Нет! — сверкнула глазами Наташка. — Он никогда со мной так не поступил бы! Паспорт я не смотрела, но уверена, что он не женат и детей у него нет.
Закипел чайник. Боря выключил газ, налил в заварник кипятка и обратился к Наташке:
— Ты есть че-нить хочешь?
Сестра мотнула головой, и он выставил конфеты и вафли. Наташка схватила «коровку» — такую же, как я бабушке покупал — развернула ее, но есть не стала, отложила в сторону.
— Ната, — обратился к ней я, — вспомни все, что они говорили. Вот вообще все, это может быть важным.
— Если мат пропустить, то почти ничего… А! — дальше она говорила гроулингом, сделав зверское лицо: — «Проваливай, подстилка, это наша квартира». Еще, — и опять гроулингом: — «Кто ты такая ваще?»
— Почему ты потом милицию не вызвала? — возмутился Борис.
— Боюсь, что отец узнает, — потупилась Наташка. — Ну, про Андрея.
— Как она вызовет? Как кто? — сказал я. — Она-то никаких прав на ту квартиру не имеет, это Андрей должен разбираться, писать заявление. Вообще странно все это. Ладно бы дворец отжали, а так — старая убитая жилплощадь. Может, квартирные мошенники как-то прознали, что Андрей уезжает, и теперь собираются быстренько квартиру продать, пока его нет?
— Что же делать? — пролепетала Наташка.
— В милицию! — воздел перст Василий.
— Да как⁈ — охладил его пыл я. — Кто напишет заявление? Должен писать хозяин. Наташа не сможет, потому что права не имеет… Зато можно написать заяву об избиении. Натка, на тебе синяки остались? Ты говорила, ребро сломано. Надо…
— Нету ничего. Ссадина только маленькая, — пожаловалась она.
Ясно. Скорее всего, немного приврала. А может, и не бил ее никто, просто выгнали взашей и дали пинка.
Отчим стоял на своем:
— Скажет, что осталась присматривать за квартирой. Да мало ли! Соседей надо подговорить…
Зная, какая Наташка психованная, я предположил, что она не стала расспрашивать интервентов, кто они и чего хотят, сразу накинулась с визгами и кулаками. Можно подговорить участкового, дать ему на лапу, в конце концов, и пойти вместе с ним, послушать, что эти черти запоют.
— Не получится ничего без Андрея, — резюмировал я. — Надо поговорить с теми гопниками, выяснить, чего они хотят, кто их послал и какие у них права — вдруг расскажут что интересное.
— Захотят они с тобой говорить, ага, — проворчала Наташка. — В бубен настучат и по лестнице спустят.
Она потерла ушибленный бок, скривилась.
— Кто ж один туда пойдет? Только с участковым, и пусть оправдываются, а мы посмотрим.
— Они вообще не откроют, — предположил отчим. — А вламываться без заявления менты не имеют права. Короче, пусть твой Андрей все бросает и срочно летит сюда, а то без квартиры останется.
Подумалось, что дело черного риелтора Равлика цветет и пахнет. Помер Равлик, так свято место пусто не бывает, налетели стервятники нишу занимать. Ну да, черные риелторы простыми квартирами тоже не брезгуют: одна старушка — рубль, десять — червонец.
Наташка смахнула слезу, скривила губы и пробормотала:
— Да как, когда я не могу ему позвонить?
— Там, в Москве, нет телефона? — удивился отчим.
— Андрей только сегодня уехал! Он в поезде сейчас. В Москве будет завтра вечером. Как звонить? Куда?
— Ой, не нравится мне это! Как бы не влез твой Андрей во что-то, — разволновался отчим. — Хорошо, тебя в карты не проиграл, вот было бы!
Сестрица опять разрыдалась — заразительно, в голос, аж у Бори глаза увлажнились. Я снова обнял ее, подождал, пока истерика закончится, и попытался копать в другом месте:
— Как давно умерла его мать, он сказал?