Потому, пока бабушка резала мясо и распихивала по пакетам, преодолев неловкость, я подошел к Ирине.
— Тетя Ира, можно вас на пару слов. — И кивнул на дверь.
Тетка насупилась, вытерла руки о фартук и молча направилась за мной. Я отошел подальше, посмотрел ей в глаза и проговорил:
— Тетя Ира, я очень вам сочувствую…
Тетушка напряглась в ожидании, а я смутился под ее невидящим взглядом и долго подбирал слова. Наконец решился:
— Прекратите убивать себя. Вы еще можете…
Глаза тетки вспыхнули, и она зашипела на меня:
— Что бы ты понимал, щенок!
Сжав кулаки, она шагнула навстречу. Зная, что будет дальше, я отпрыгнул.
— Шакаленыш, — продолжала она. — На дом материн слюни пускаешь? Вьешься, вьешься вокруг нее. Заботливый такой, добренький. Знаем мы вас, добреньких!
В нее будто вселился бес. Он шипела, шипела и шипела, брызгала слюной, скалилась и сверкала глазами. Черты ее лица заострились, казалось, зубы тоже заострились, она готова броситься на меня, вцепиться в горло и жадно лакать кровь, бьющую из сонной артерии.
Конструктивный получился диалог! Поскольку тетка преградила путь назад, я попятился и ушел в огород, туда, где свинарник и курятник. Тетя Ира подалась за мной, но передумала и вернулась в кухню, бормоча проклятия. А вот мне совершенно туда не хотелось. Только представлю, что она там, смотрит на меня, как одержимая, и плечи сами дергаются.
Побродив по огороду, я заставил себя вернуться к бабушке, которая приготовила мне с собой не только мясо, яйца, творог и молоко, но и чай с манником — перекусить сейчас. Пришлось садиться за стол с ней и тетей… Нет, тетка, слава богу, отказалась. Она сжала челюсти и старалась на меня не смотреть, а когда бабушка хвалила меня или, хуже того, обнимала, ее аж подбрасывало на табуретке.
Отдав долг вежливости родственникам, я просидел десять минут, натужно улыбаясь, потом распрощался с бабушкой, расплатился за мясо, обнялся с ней, почесал Боцмана и с огромным облегчением не просто уехал — улетел отсюда, желая больше никогда не пересекаться с теткой.
Тетя Ира, которая казалась веселой хохотушкой, превратилась в сгусток ненависти. Она ненавидела весь мир за то, что он не рухнул со смертью ее сына. Нужно будет поговорить с бабушкой о ней. Но не сегодня, конечно.
Только на выезде из Васильевки я посмотрел на часы: было начало пятого. Значит, сперва встречаюсь с Наткой и Борей на плитах возле рынка, ставших традиционным местом встречи, и мы звоним по объявлениям. Потом я еду к Лидии. Кстати, и мяса ей передам домашнего, и яиц.
В точке сбора никого не было, что неудивительно — оставалось еще полчаса. Я прислонил мопед к плитам, уселся на них и увидел Наташку, обследующую фонарные столбы. Объявление ее заинтересовало, она оторвала телефон, достала ручку из сумочки, подписала клочок бумаги. Бросив взгляд на плиты, заметила меня. Помахала рукой и устремилась навстречу.
Брякнувшись рядом со мной и свесив ноги, она отчиталась:
— Двенадцать «двушек» в Южном районе, пять «трешек» и полдома в Николаевке! От двадцати пяти до сорока тысяч.
— Лучше, конечно, Николаевка, — резюмировал я. — А где именно сдают дом?
— В самом конце поселка, я не удержалась, уже позвонила. Там две комнаты. Кухня отдельно, туалет на улице, двадцать шесть тысяч. Нормальная цена?
Туалет на улице, кухня тоже. Без воспоминаний взрослого это казалось нормальным. Теперь же — дикостью. Просыпаешься зимой ночью и — здравствуй, ведро, потому что пока оденешься, пока дойдешь расплещешь накопленное или задницу отморозишь.
— Ждем Борю? — с некой обреченностью спросила сестра.
— Конечно. Он должен Николаевку обойти, прочитать объявления на столбах и заборах. Сперва его варианты отработаем, потом — твои.
Сестрица пригорюнилась, уставилась на носки своих модных сапожек — видимо, задумалась о предстоящей встрече с Андреем. Я приобнял ее за плечи и сказал:
— Главное — выдержать две недели, потом легче будет. Ты ж курить бросала?
— Да…
— Было тяжело? Сколько ты курила?
— Полтора года. Да, было тяжко, тянуло постоянно… — Она задумалась. — Да! Через две недели полегчало, а то прямо из головы не выходили сигареты.
— Ну вот, и с привязанностью так же. Все проходит, даже самые сильные чувства, и ты это знаешь, взять хотя бы Влада.
Сестру перекосило.
— Сравнил! Андрей не такой!
— Бесспорно… О, Борис идет.
Брат помахал нам рукой и ускорился. Подойдя ближе, выгреб из кармана пригоршню отрывных телефонных номеров и гордо объявил:
— Вот!
— Сколько? — спросила Наташка.