Телефонная будка стояла прямо возле общаги, где жили Лялины, так что, возможно, Лика перезвонит.
Наташка закрылась в ванной. Мама грифом кружила надо мной, надеясь узнать подробно, кто такая Лика, я ждал телефонного звонка. Если бы отчим маму не позвал, так и крутилась бы, так и приставала бы с расспросами.
Я постучал в ванную и проговорил:
— Натка, чисто, выходи.
Сестрица выглянула, убедилась, что опасности нет, и отправилась на свой диванчик, как на эшафот. Неспеша расстелила его, улеглась поверх одеяла в одежде и проговорила, бездумно глядя в потолок:
— Я теперь отлично сыграю Маргариту. Потому что я, как она. Разница только в том, что сейчас медицина помогает… э-э-э… справиться с такими проблемами.
— Ты уже решила? — по возможности равнодушно спросил я.
Наташка будто не слышала меня.
— Говорят, что в «Фаусте» реальная история… Да сто пудов она реальная! Потому что тогда, если залетишь — все, позор, клеймо на всю жизнь. А сейчас хорошо, сейчас не так. Но все равно я чувствую себя, как она в тюрьме, когда… ну, ты понял. И понимает, что нет ей оправдания. А Фауст козел. Сунул, вынул и бежать, никакого спроса с него. Несправедливо. Цель у него, видите ли. А два человека — не цель? Мелковатая будет, можно ими пожертвовать. Всю книгу ждала, что его за это черти в ад утащат. Не дождалась. Обидно.
— Кто бы что ни говорил, мы живем в отличное время. — Я перешел на шепот: — Что бы ты ни решила, никто не будет тебя преследовать.
— Кроме совести, — скривилась Наташка. — Или потерянных возможностей. Вот как выбрать, а?
— Давай потом. Мама может подслушивать.
Натка кивнула и отвернулась к стене, пробормотала сквозь слезы:
— Даже своего уголка нет, чтобы пореветь.
— Будет.
Я еще раз погладил ее по голове, пожелал спокойной ночи и удалился. Засыпая, думал о том, что сестрице предстоят три адских дня ожидания. Только улегся и приготовился спать, как зазвонил телефон. Чтобы он не разбудил родителей, я пулей рванул отвечать.
— Привет, это Лика, — проговорила Лялина и смолкла.
— Что-то случилось? — Я приготовился к худшему.
Лика не стала тянуть:
— Я не знаю, как сказать… маму выписывают в воскресенье. Вот и все. Приходи в три дня.
— Фу-ух, я уж надумал себе всякого. Камень с плеч! Давай я завтра вечером, часов в восемь-девять заеду, обговорим, как ее красиво забрать. Кстати, как там дракон? Не улетел?
Последовал протяжный вздох.
— Сидит… на яйцах. Я не знаю, что это будет. Мама с малой приедут, бабушка из Омска, а он там. Вот как его выгнать?
— Вместе и подумаем, — зевнул я, понимая, что это может вылиться в грандиозное противостояние.
Насыщенный выдастся денек! Засыпая, я старался думать о приятном. Но мысли перескакивали то на Наташку, которую было безумно жаль, то на таинственную сущность, с которой я разговаривал во сне. Я пытался подобрать определение, кто она, но не получалось. Точно не всемогущий бог. Какое-то отражение человечества… Ноосфера? Прав был Вернадский?
Вопросы без ответов.
По будильнику я еле продрал глаза, услышал характерный шелест за окном — начался дождь, что не совсем хорошо, потому что наш «Зил» без тента. Каналья нашел непромокаемый брезентовый, но при сильном ливне с ветром он мог не защитить товар.
Окна были затянуты пленкой, кроме кухни, потому я выбежал на улицу и запрокинул голову. Нет, не ливень — промозглая февральская морось.
Вернувшись и освежившись, я заглянул на кухню. Наташка спала, отвернувшись к стене. А может, притворялась. Как же не хотелось ее будить! Но я прошелестел:
— Наташа!
Никакой реакции. Спит. И пусть, не буду тревожить ее сон, не подохну без кофе. Выпьем его в каком-нибудь кафе. Потому я принялся одеваться, и тут, шумно зевая, из спальни вышел отчим. Почесывая впалый живот, Василий прошлепал в кухню, загремел посудой. Твою мать, жаворонок хренов!
Я влетел туда, вытащил его из кухни и прошептал:
— Можно потише? Наташа отравилась, всю ночь не спала, бегала в туалет.
— Так а шо мне, не поесть перед дорогой? — возмутился он. — Днем выспится, ей же в школу не идти.
Надо было ей на Борину кровать переходить! Как сразу не догадался это предложить?
Загремела посуда в кухне. Донесся Наташкин заспанный голос, потом — бас отчима:
— А нечего было допоздна бродить! Я, между прочим, работаю.
Что ответила Наташка, я не слышал. Когда человек в таком состоянии, как сестра, он может сдетонировать от любого неосторожного слова, а тактичность и Василий — вещи несовместимые. Пока не разгорелся скандал, вошел в кухню и сказал:
— Наташа, переходи на мою кровать.
Сестра, недобро косясь на отчима, сгребла свои вещи и поплелась в спальню, заспанная и всклокоченная. Расстелив белье поверх моего, она упала и сразу вырубилась.
Как же хочется верить, что я ошибся, и никакой беременности нет! А что напугал ее, пусть будет на будущее уроком.
Вечером, когда я вернулся с работы, Наташа сама вывела меня на улицу и долго молчала, а когда собралась с силами, сказала:
— Я тут подумала… Это рожать мне в конце сентября. В мае будет пять месяцев, в июне, когда экзамены, — шесть. Уже появится живот, никак его не спрячешь. Представляешь, какой позор?
Она уставилась на меня, ожидая поддержки.
— Пацаева вообще в четырнадцать залетела, — брякнул я, понимая, куда она клонит.
— Да, и из школы ушла, потому что все шептались за спиной и оборачивались, чтобы посмотреть: «Вот она, эта беременная малолетка. Эй, тебе пузо за партой сидеть не мешает?» Вот и в меня все будут тыкать пальцами, и ученики, и учителя. Я этого не переживу!
— Зато на экзаменах будут поблажки…
Но, похоже, сестра выбор сделала и гнула свою линию:
— С животом в театральный я точно не поступлю. И еще три года дома сидеть, потому что мать помогать не будет… — Она снова замолчала, кусая кубы, а потом вскинула голову: — Короче, я буду делать аборт. Он стоит сто пятьдесят долларов, ну, который вакуумный, платный… Займешь?
— Подожди ты. Может, это просто задержка…
— Я уже не верю, — уронила Наташа и повторила вопрос: — Займешь денег?
Хотелось сказать: «А жалеть не будешь»? «А вдруг потом не сможешь забеременеть»? Но разве я в праве что-то решать за нее? Потому я сказал:
— Конечно. Не волнуйся об этом.
Глава 14
Никогда!
Было воскресенье, предпоследний день января и последний день моей свободы от учебы. С Канальей мы закупились заранее и проработали с утра до двух дня, потом он меня высадил в центре города, возле рынка, и поехал торговать один. А мне предстояли два крайне важных дела: одно очень стремное, второе — ответственное.
Настало время, когда уроки казались мне отпуском, скорее бы в школу! Беззаботные деньки, когда вся твоя обязанность — учиться и писать контрольные.
Каждый ребенок мечтает быть избранным. Бойтесь своих желаний!
За неделю я заработал три тысячи долларов, да две с половиной оставались после всех расчетов с Завирюхиным, итого пять с половиной тысяч — целое состояние. Хоть оборудование для мастерской закупай, хоть грузовик или квартиру приобретай, хоть строй дом.
Деньги должны работать — это я четко уяснил. К тому же такие суммы опасно держать дома, если кто узнает, что хотя бы штука баксов есть, нас вырежут всех. Потому о моем богатстве догадывался только Каналья. Ну и бабушка. Но она конверты, в которых я хранил доллары, не распечатывала, потому и предположить не могла, что спит на золоте.
Ну и в пятницу Каналья внес задаток за участок, где будет мастерская. Дважды мне пришлось ездить к бабушке и просить, чтобы она стала соучредителем АОЗТ.
На этом хорошие новости заканчивались. Анну Лялину выписывали из больницы с двухкилограммовым малышом на руках. Таковы правила: если недоношенный ребенок дорос до двух килограммов, их с матерью отправляют домой. Даже с деньгами решить вопрос не получилось, потому что много нуждающихся в инкубаторе. Если оставить Диану, какой-то малыш может умереть.