Перед тем, как вернуться домой, я купил для Наташки фрау-тест, заскочил на рынок, обменял рубли на баксы — их получилось шестьсот тридцать — и подумал, как же мне повезло с валютчиком! Другой бы меня уже десять раз сдал бандитам, этот же честно работает.
Ну а деньги все равно держать опасно, их надо вкладывать.
Утром Наташка проснулась вместе со мной т побежала в туалет. На ее лице не было страха или обреченности — только решимость. Ни визгов радости не донеслось оттуда, ни всхлипываний. И мне, и ей все было ясно.
Вышла она совсем немного обескураженная, шепнула:
— Две полоски. Ты удивлен? Я — ни капельки.
— Что теперь? Гинеколог, потом скажешь Андрею? Вдруг все-таки гормональный сбой.
Она пожала плечами.
— Да какой там сбой. Все признаки. Тошнота, все воняет и еще… другие, женские. В общем, все, здравствуй новая жизнь. Ну а что я сделаю? Сначала — Андрей, надеюсь, он примет новость с радостью, а потом… Потом пусть он, а не ты, со всем этим носится. По мере сил, конечно. Ведь это его ребенок. Ты не против, если я его Павлом назову, чтобы вырос, как ты, пробивной и с мозгами?
Я улыбнулся. В крестные меня уже позвали. Теперь, вот, детей в честь меня собираются называть.
— Если Андрей согласится участвовать… а я уверен, что он будет счастлив, ты не со мной, а с ним обсуждай имя ребенка.
Глава 23
Шампанского всем!
Выходные прошли спокойной и успешно: суббота — плюс шестьсот тридцать долларов, воскресенье — плюс пятьсот восемьдесят. Да с такими деньгами, что заработал за месяц, я мог бы купить три квартиры! Но я не собирался копить себе прибавки к пенсии, мне нужно было максимально положительно менять реальность.
Домой я возвращался на мопеде, с выручкой, голодный, как волк. Кишки стенали, выли и рычали, как алчные демоны. Ничего, еще немного — и вожделенная еда! И тепло, потому что здорово похолодало, и за мной гналась чернильная дождевая туча.
Вчерашние деньги я положил в банку и закопал в огороде Зинаиды Павловны возле крана на улице, уверенный, что до тепла хозяйка точно огородом заниматься не будет.
Сегодня у Наташки репетиция в театре, и она должна серьезно поговорить с Андреем. Так что, скорее всего, мы с Борей скоро останемся в этом домике вдвоем, а Натка переедет к будущему мужу — ровно до той поры, пока новые наследники не поселят в квартиру кавказцев, чтобы выжить Андрея. Еще и это на голову моей бедной сестры, поскольку оспаривать наследство Андрей, как я понял, не стал.Мог бы иметь квартиру в Москве, а теперь и свою потеряет.
Может, конечно, он и пойдет в отказ, типа ты от меня легко отказалась, девочка, а если случилось раз, может произойти и во второй раз — нет тебе веры, так что дальше как-нибудь сама. Так что была интрига, определенность появится только после восьми, когда закончится репетиция. Даже скорее после девяти — им же поговорить надо, а это небыстро.
Вполне возможно, что сестра сегодня вообще домой не приедет. Посмотрим. Как только я подъехал к воротам, начал срываться мокрый снег. Вот повезло, успел!
Мне нужно было хоть что-нибудь бросить в желудок, который начинал болеть от голода, потом в срочном порядке позвонить деду, узнать, как скоро он вышлет запчасти. После я планировал узнать у Лекса телефон Алекса-мажора, который он обещал достать.
Дома было тепло — Боря растопил печь и не давал огню угаснуть. Все-таки, когда ухает печка, кажется, что дом живой, и бьется его огненное сердце.
Брат вышел мне навстречу с Наташкиным портретом, где она улыбалась, стоя вполоборота. Я аж ахнул.
— Офигенное сходство! Шикарно передан… даже характер. Талант, определенно талант!
Боря смутился, покраснев, и в этот момент в дверь постучали. Мы переглянулись, лицо брата вытянулось.
— Мальчики, — позвала Зинаида Павловна, — поговорить нужно.
— Уголь забыл набрать? — прошептал я, Боря качнул головой, накинул куртку, и мы вышли из домика.
Зинаида Павловна вид имела просящий. На ней был теплый халат с красными маками, шерстяные носки до середины голени, калоши и шапка-ушанка.
— Я была у терапевта, — сказала хозяйка, скривилась, упершись в поясницу рукой, — в третий раз уже. Нет, в четвертый. Так ноги болят, так боля-ат! Он посмотрел, пощупал, выписал таблетки и мазь, сказал, легче будет, это от варикозного расширения вен. Я, значится, пропила их, помазала, пришла черед десять дней, жалуюсь, что боль не ушла. Он прописал уколы, таблетки, другие уже. Вроде полегче стало. А потом — опять болят. На третьем приеме врач сказал, что только операция поможет, пейте таблетки, должно полегчать. Все проделала — болят и все. Доктор долго меня крутил-вертел, говорит, что в доме у меня неблагоприятный электромагнитный фон, и нужно излучение нейтрализовать с помощью щита.
Видимо, так старушка достала врача, что он прописал ей шапочку из фольги на совершенно серьезных щах, лишь бы отстала.
— И что за щит? — заинтересовался Боря.
— Отражающий. Из фольги! — поделилась она. — Нужно простелить его под матрасом, а кровать переместить на север, туда, где шкаф. А сама я его не сдвину.
— Этот врач — шарлатан, — не выдержал я. — Он прописал вам глупость.
Взгляд хозяйки налился свинцом, она пробормотала:
— Я все уже сделала, но кровать очень тяжелая. И шкаф. Я одна не сдвину. — На ее глаза навернулись слезы. — Сколько вам заплатить? Я заплачу.
— Идемте, — процедил я, понимая, что бесполезно объяснять этой женщине, что шапочки из фольги не работают — авторитетом не вышел. Врач сказал в морг, значит — в морг.
Хозяйка сразу обрадовалась, похромала к дому, на ходу рассказывая нам о своей незавидной доле:
— Игорь уехал, денег дал — и на год, а то и на два в свой Мурманск. Я говорю, забери меня с собой. Я хотя бы на балкончике тихонько поживу, но — рядом с ним. — Она всхлипнула. — Внучка приезжает раз в месяц, продукты привозит и нет чтобы поговорить, погостить — сразу домой. Говорю, поживи со мной, тут, вон, пляж. Нет — домой, бегут от меня, как от чумной. Чем я не такая, а?
Она скинула калоши, и вслед за ней мы вошли в пахнущий сыростью дом. Окна маленькие, потолок так низко, что руку протяни — достанешь. Но оказалось, что так только в прихожей-мазанке. Проходная комната и спальня были полноценными.
Кровать у старушки оказалась добротная, стальная, с напластованиями матрасов, где наверняка завалялись деньги, актуальные до реформы 1961 года. А шкаф… Шкаф Сталина и немцев помнил. Потускневше-коричневый, деревянный и громоздкий, он так хорошо сохранился, видимо, потому что занимал пространство с правильной энергетикой, а теперь, бедняга, подвергнется вредному облучению.
Зинаида Павловна сделала виноватое лицо.
— Понимаю, он тяжелый. Давайте я вам помогу.
— Вещи там есть? — спросил я, с раздражением осознавая, что мое желание пожрать прямо сейчас накрылось медным тазом.
— Конечно, они ж мало весят. Может, не будем…
— Дай бог, чтобы мы его пустым с места сдвинули, — проговорил я.
Причитая, хозяйка распахнула дверцы, явив взгляду белье, вещи, шубы, одеяла.
— Мальчики, вы же мне поможете?
Живот жалобно взревел. А может, он взбунтовался и выказал свое несогласие с бессмысленной работой. Но обставлено все было так, что отказать мы не могли. Если уйду звонить, то подставлю Бориса. Потому я кивнул и сказал:
— Давайте уже приступим, а то есть очень хочется.
И началось большое переселение вещей из шкафа в угол комнаты, в процессе которого выяснилось, что там не убрано, и Зинаида Павловна побежала за веником, долго скребла-мела, после чего мы начали сваливать туда сперва одеяла и белье, потом — вещи. Минут через пятнадцать шкаф-монстр был пуст, мы с Борей уперлись в него, и он со скрежетом поехал по дощатому полу, оставляя полосы на коричнево-оранжевой краске.
На благое место встала шелестящая фольгой кровать, она показалась нам невесомой. Хозяйка разулыбалась.