— Именно потому, что она несовершеннолетняя, я прошу у вас, — Андрей посмотрел на маму, — чтобы к Наташе не было вопросов, и все законно.
Бабушка делала вид, что не слышит, сосредоточенно жевала сосиску, заедая пюре и бобами, злобно поглядывая на меня. Мама хлопала глазами, раскрыв рот, и вроде была довольна происходящим. Отчим слушал без эмоций, топорщил усы, но не вмешивался.
Закончив, Андрей сказал:
— Спасибо за внимание. — И они с Наташкой ретировались.
На Наташкино место сел я, посмотрел на поджаристое куриное крылышко, и мой живот заурчал.
— Паша, — покачала головой бабушка и сказала, чуть не плача: — как ты это допустил?
— А что я должен был сделать? Запереть Наташку? Запретить ей? Так она не послушалась бы. Замуж — это ведь сейчас не навсегда, — попытался ее успокоить я. — Могло быть и хуже. Наташка могла влюбиться в подонка, в бандита… Да так и было! С Андреем она хотя бы учится и под присмотром.
— Какой позор, господи, — разочарованно проговорила бабушка и оставила тему.
Можно выдыхать? Я не рассчитывал, что они с Андреем обнимутся и расцелуются, думал, начнется скандал. Не начался — и на том спасибо. Я нашел взглядом источник второго возможного скандала — Лялину с Вероникой Игоревной и младенцем. Они сели за самый дальний столик, боясь пересечься с мамой, но она или не знала, как выглядит Лялина (что вряд ли, насколько знаю женщин, они интересуются соперницами и даже следят за ними), или, что более вероятно, ей стало все равно, и она перестала воспринимать Лялину как соперницу.
Взяв свой бокал с газировкой, я поднялся и направился к Лялиным. Меня заметила Анна, кивнула и улыбнулась. Вероника Игоревна подняла бокал, чокнулась со мной.
— С днем рождения, Павлик! Тебе сколько исполнилось? Шестнадцать?
— На год меньше, — улыбнулся я, присел рядом с Анной. — Спасибо, что пришли, теперь семья в сборе. Ну, почти. Только деда нет.
— Жаль, — вздохнула Вероника, — хотелось бы познакомиться с ним.
Анна придвинулась ближе, опустила сверток с Дианой, отогнула уголок.
— Диана Романовна спит, но тоже поздравляет тебя. Спасибо, что пригласил.
Малышка выглядела худой, изможденной и напоминала маленького сморщенного инопланетянина. Я-взрослый держал сына на руках и даже научился его мыть, я нынешний в сознательной жизни не видел младенцев так близко. Видимо, удивление отразилось на моем лице, и Анна пояснила:
— Она слабее, чем другие дети, потому что родилась раньше срока. Но хорошо набирает вес, и аппетит у нее отличный. Так что скоро будет пухлой и розовенькой.
— Я рад, что Мартыновых стало больше, — сказал я, и тут засвистел микрофон.
Я повернул голову на звук и увидел маму, пытающуюся сказать речь. Федор Афанасьев помог настроить микрофон, мама испуганно огляделась и проговорила:
— Сынок! Ты у меня такой взрослый уже, — она всхлипнула и продолжила будто через силу: — Такой… ответственный. Праздник такой всем нам устроил, я ни разу на подобном не была, это же надо! Вместо того, чтобы подарок себе купить, нам праздник устроил. А вообще, когда дети взрослеют, это с одной стороны здорово, а с другой — грустно. Только бегал такой вот карапуз, — она подняла руку на полметра от пола, — и вдруг — мужчина. Иногда мне кажется, что ты взрослее меня, и это пугает — с одной стороны. С другой я знаю, что у меня есть родной человек, на которого можно положиться и который никогда не предаст! Расти большим, сынок! Удачи тебе, ведь и ум, и внешность, и упорство — это все есть. И я не удивлюсь, если вдруг стану матерью президента страны! — Мама подняла бокал. — За тебя сынок!
Первой ей зааплодировала Лялина, овации подхватили, пара секунд — и гости рукоплескали, а мама улыбалась, смахивая слезу.
Проигнорировав отчима, который держал ее тарелку, мама прошагала ко мне, обняла и разрыдалась, расчувствовавшись. Погладив ее по спине, я скосил глаза на Веру, которая с интересом смотрела на меня.
Все принялись чокаться, Вера поймала мой взгляд и подняла бокал. Настроение сразу воспарило, на губах застыла улыбка, я кивнул ей.
— Напарник, с днем рождения! — с порога прогрохотал знакомый голос.
Вместе со всеми я повернул голову к выходу. Широким шагом к микрофону направлялся Каналья. В теплой джинсовой куртке, черных штанах и лаковых туфлях, чистый и благоухающий, будто сошедший с обложки. Молодых учительниц словно касалась его магия: они начинали сиять, приосанивались, хорошели, стройнели — словно волшебник касался их волшебной палочкой и превращал из обычных женщин в особенных. Еленочка наша Ивановна аж куртку сняла, оставшись в скромном черном платье с нескромным декольте. Огромная Инна Николаевна, математичка, наконец увидев мужчину, который был выше нее, сразу обозначила его как цель и томно приоткрыла ярко-красные губы.
Даже официантки Аня и Яна приосанились и заулыбались больше обычного. Математичка бросилась наперерез Каналье, Еленочка наградила ее недобрым взглядом. Но Каналья, держащий в руках картонную коробку, уклонился от атаки разочарованной Инночки, успешно избежал Елену и подошел ко мне, стиснул в объятиях, похлопал по спине и вручил коробку.
— Тебе, братишка! Должны подойти. Эльза Марковна подсобила с размером. Я заглянул туда и увидел черные джинсы с цепями.
Он взял микрофон и прогрохотал:
— Всем добрый день. Я знаю Павла меньше года, но вот что хочу сказать… Нет — говорю с полной уверенностью. Это — человечище! У меня нет детей, но я был бы счастлив, если бы мой сын был похож на этого парня. В свои уже пятнадцать лет он слово держит лучше, чем иной взрослый. Будь таким же крутым парнем, и пусть огонь твоего сердца горит ярче с каждым годом!
Вместо бокала он поднял кулак, легонько стукнул им по бокалу подошедшей Инночки. Наша классная руководительница Еленочка оказалась расторопнее и поднесла Каналье бокал шампанского, но он отвел его, как мужик с советского плаката, пропагандирующего трезвость.
— Спасибо, красавицы, но я не пью. Вообще.
Радовало, что Алексей перестал замечать маму, просто кивнул ей и отвел взгляд. Инночка с Еленой принялись объяснять ему, как правильно пользоваться шведским столом, каждая пыталась утянуть его в свою сторону, что лишь веселило напарника, сердцееда со стажем.
Поздравления посыпались, как из рога изобилия. Говорили директор, Еленочка, физрук, потом — Лидия. Наконец решилась на речь бабушка, которая поначалу злилась на меня, а потом ее сердце смягчилось.
Не разумом, а будто каждой клеткой тела я ощущал: здесь и сейчас происходит что-то очень важное. Я пытался поймать это ощущение, осмыслить его — и не мог. Оставалось одно логическое объяснение: я ждал, когда меня поздравит Вера, но она молчала.
Отчим, Кариночка, Лялина…
Когда речь взяла Анна с ребенком на руках, мама с интересом ее рассматривала. Как мне показалось, совершенно без злости. А когда Анна закончила, подошла к ней, отвела в сторону и заговорила. Я насторожился, Василий — тоже. Вероника Игоревна на всякий случай встала возле дочери, готовая отбивать ее. Но не случилось ничего плохого. Чуть охмелевшая мама говорила с чувством и страстью, хлопая себя по груди, Анна слушала. Улыбнулась и, кивнув Веронике, пошла за стол к маме.
Вот и хорошо!
Напряжение рассеялось. Федор включил музыку громче. Инночка уволокла Каналью танцевать, маму пригласил Василий, Толик — Ирину. Дрэк закружил в танце Кариночку, которая была выше него на полголовы. Географичка запорхала бабочкой, бросая томные взгляды… На Каналью, на кого же еще!
А физрук скромно топтался в сторонке, ему нельзя в Бельдяжки, он женат. Когда выпили все шампанское и опустошили стол, а отяжелевшие гости расселись за столами, официантки унесли лотки и вынесли кофе и чай на огромных подносах, расставили по столикам. Потом Адель определила на столы в середине зала подносы с десертом. Остались всего две бутылки шампанского, и девочки разлили их по бокалам всем поровну. И вот только сейчас поднялась Вера, огладила платье и направилась к трибуне. Я замер, а сердце — зачастило. Ради этого момента все и затевалось… наверное.