Я не стал объяснять, что такое открытый финал, и успокоил Каюка:
— Да нет же, прибили его. А ты учись разговаривать, как люди, раз уж решил стать нормальным.
— А-а-а, фу-ух. Я стараюсь…
— Кушать подано! — провозгласила Наташка.
Мы расселись за столом, рассчитанным на четверых, сестра осталась хлопотать у плиты, поставив на стол первую партию ставриды. Каюк давился слюной, но на еду не набрасывался, ждал, пока мы растащим рыбу по тарелкам. Молодец, быстро учится. Чавкать и разбрызгивать слюну он тоже не стал, ел аккуратно и даже пальцы не облизывал.
— Расклад такой, — громко сказал я. — Боря, ты идешь к нашим и объясняешь ситуацию, говоришь, что тренировки сегодня не будет. Наташа, ты остаешься, потому что нужна здесь.
Она повернулась и кивнула, я продолжил:
— А мы с Юрой едем к бабушке Эльзе.
Если повезет, пристрою Каюка, он вроде адекватный. Будет помогать бабушке по хозяйству и в скором времени, вероятнее всего, станет незаменимым, как воздух.
— Зачем? — удивился Каюк.
— У меня есть бабушка в Васильевке, она хорошая и адекватная. Живет одна в большом доме, ей нужно помогать в огороде и со скотиной. Думаю, ты не будешь против, а она не откажется от твоей помощи.
— Круто! — просиял он. — Я — за! Руками и ногами!
Когда поговорю с бабушкой о моей московской авантюре, потом, если успею, уже ближе к ночи наведаюсь к Лялиным, попытаюсь вытрясти из папани наши деньги, на жалость надавлю — он же не демон, должно в нем остаться что-то человеческое.
Если выгонит… Ну а что я потеряю? Ничего, если не считать ложную надежду.
Глава 5
Гомеостатическое мироздание
В Васильевку мы ехали в час пик. Люди возвращались с работы и набили «Икарус» под завязку. Нас с Каюком стиснули со всех сторон, меня приподняли, и ноги не касались пола. Водитель, скорее всего, был садистом. При том, что в автобус кому-то еще влезть было нереально, он останавливался на каждой остановке. Дверцы судорожно дергались, но не могли открыться. Когда это случалось, кто-нибудь выпадал и вопил. Толпа снаружи бросалась на штурм, и казалось, что я слышу хруст суставов и треск костей, лязг мечей и доспехов.
Автобус в очередной раз тронулся, и сзади пронзительно закричала женщина:
— Стойте! Откройте двери! У ребенка в заднем проходе сумка застряла!
— Ничего себе ребенок! — воскликнул я, и автобус взорвался смехом.
Пока пассажиры хохотали, сзади происходили какие-то манипуляции. Очевидно — коллективное извлечение сумки из заднего прохода. После того, как операция по спасению удачно завершилась, автобус покатил дальше. Сделал две остановки за городом — народу чуть поубавилось, стало возможно дышать.
А дальше началось самое интересное — серпантин, когда на поворотах люди заваливались то на одну сторону, то на другую. Когда наваливались на нас с Каюком, Юрка всхрипывал:
— Поворот «ух ты»!
Когда мы наваливались, вскрикивал радостно:
— Поворот «ух я»!
— Не матерись! — осадила его бабка с авоськой, стоящая сбоку.
— Да я не…
Голос Юрки изменился, его будто свили жгутом и растянули. Перекошенная физиономия бабки сперва смазалась и растеклась, будто восковая, а потом распалась на трепещущие фрагменты. Мир запикселился, как каждый раз, когда мне грозила смертельная опасность. Промелькнула мысль: «Неужели из-за меня народу положишь?» Звуки слились в протяжный гул, и я понял, что сейчас случится, заорал изо всех сил:
— Водитель, тормози, тормози, сука! — Подстегнутый адреналином, у меня прорезался бас. — Мы разобьемся к херам!!!
— Эй, ты че? — прорвался сквозь гул голос Каюка.
— Держись за поручни. Все держитесь! — Я стиснул поручень, уперся в пол. — Аварийная си…
Автобус качнуло. По салону пронесся многоголосый вопль. Визг тормозов. Хрясь! Бац! Зазвенело разбитое стекло. Кто-то толкнул сбоку, мои пальцы на поручне разжались, верх и низ поменялись местами. Что-то ударило под дых. Я упал на кого-то сверху. Автобус завалился на другую сторону. Если бы наоборот, мне был бы конец, вся людская масса обрушилась бы на меня, а так упал только сидевший на одиночном сиденье старик.
Я потряс головой. Сперва нормализовались звуки — донесся детский рев. Кто-то застонал, кто-то выругался, кто-то заплакал. Я потряс головой, возвращая миру четкость. Значит, смертельная опасность миновала.
Людская масса копошилась в перевернутом автобусе, пыталась подняться. Автобус лежал на боку кверху дверцами и стеклами, по бокам были дно и крыша — люди оказались в ловушке; чтобы выбраться, надо было разбить окна вверху. Рядом поднимался Юрка, вытаскивающий из-под ног узелок с одеждой, его оттеснял старик с рассеченной бровью, беспомощно оглядывался. Плакала старушка между сидений, пытаясь подняться, но ее ногу зажало и, видимо, сломало. Вторая, та, что осаживала Каюка, отойдя по битому стеклу, прижималась к крыше, бормоча: