Вполне можно сгонять на дачу, посмотреть, как там Лидия, а то душа не на месте, только надо хорошенько утеплиться. Что делать дальше и нужно ли будет делать, я решу, когда оценю масштаб разрушений. Если надо будет разгребать завалы, попрошу помочь Илью, попробую организовать взрослых.
Лидия на отшибе, в дачном кооперативе. Таких будут спасать в последнюю очередь, и нужно рассчитывать только на себя.
Завтраком пренебрегу, чтобы не будить спящих. Мама если проснется, костьми ляжет, чтобы никуда меня не отпускать. Напишу записку, куда я пропал.
Перед тем, как вернуться в квартиру, я постоял у разбитого окна, понаблюдал за ветром и окончательно убедился, что выходить на улицу не опасно.
Открыл дверь и на цыпочках пробрался в спальню, стал доставать теплые вещи: спортивки под зимние штаны. Две пары носков. Шарф. Шапка. Отцовский шерстяной свитер. Осталось найти перчатки, которые мама куда-то спрятала, без них никуда выходить не стоит.
Скрипнула открывающаяся дверь — по ногам потянуло сквозняком, и я обернулся.
— Что ты ищешь? — спросила заспанная и встрепанная мама, остановила взгляд на зимних вещах, разложенных на кровати. — Куда ты собрался? Совсем сдурел?
Ну вот, придется объясняться.
— Ма, я был на улице. Ветер ослаб, мне ничего не угрожает.
— Как утих, так и разыграется с новой силой! — мгновенно проснулась мама. — Объясни, зачем тебе на улицу?
— Надо сбегать на дачу… На мою дачу, посмотреть, цел ли дом и не надо ли вытаскивать Лидию и детей из-под завала. Если они в беде, и тянуть с этим, они умрут от холода.
— Все с ними в порядке! — уперлась мама. — Я видела этот дом, он добротный…
Я раздвинул шторы.
— А ты посмотри, что там. Ну?
Мама приблизилась к окну и раскрыла рот.
— Мамочки! Как мы теперь будем жить? Это сколько же времени надо, чтобы все убрать и расчистить?
— У соседей балкон снесло, — добавил я. — Это мог быть и наш балкон. Крыши сорвало, вон. А мой домик совсем хлипкий. Если в него прилетело что-то мощное, мог и сложиться. Так что я пойду. И не уговаривай. Не хочу убить людей бездействием.
— Что же ты один сделаешь? — повернулась ко мне мама, перевела взгляд на покачивающиеся придорожные тополя.
— Хотя бы узнаю, — отмахнулся я. — Ты куда перчатки дела?
— А? Сейчас найду.
Мама шагнула к шкафу, придвинула стул, чтобы достать до верхней полки, пошуршала старым пакетом и протянула мне вязаные шерстяные перчатки.
— Я с тобой пойду — заявила она. — Вдруг им и правда надо помочь. И не уговаривай!
Вот уж не ожидал! Наверное, так даже лучше. Вдвоем безопаснее и проще.
— Что ж, умывайся, собирайся, одевайся.
Пока мама приводила себя в порядок, я, усевшись на диван, выдохнул через рот, извергая струю пара. Даже если пострадавших в городе будет немного, в чем я не уверен, потом потери отольются многочисленными пневмониями, воспалениями почек и менингитами.
На сборы у мамы ушло минут десять. Она откопала на балконе старый ватник, утеплилась так, что одни глаза остались открытыми, и мы выдвинулись работать спасателями.
На лестничной клетке, увидев выбитые стекла, мама ахнула. И тут со двора донесся истошный женский рев, словно кого-то поленом по голове ударило.
— А-а-а! Горе! Горе-то какое! Ваня! Ва-аня!
Стрельцова, что ли, увидела придавленную машину, и голосит? Или что-то с дедом случилось? Этажом ниже хлопнула дверь, донеслись шаги и ругательства. Голос был мужским, значит, с дедом все в порядке. Ну, насколько может быть в порядке с женой-мегерой.
Мы начали спускаться, но встали, как вкопанные, когда услышали сочный мужской бас:
— Ах ты ман**вошка паскуданя! Овца ты драная! Дура безмозглая! Я шо тебе говорил?
Бабка пролепетала что-то в ответ, но это деда еще больше разозлило. И не думал, что этот божий одуванчик способен так разойтись.
— Да вертел я твой маразм, дура! Какой, на, опасно? И шо теперь, пила ты циркулярная?
— Говорили мне не жениться на болгарке, — прошептал я. — Пилит.
Мама нервно захихикала, как девчонка.
Дед извергал ругательства, поносил бабку на чем свет стоит, и мы не спешили выходить, чтобы не попасть под раздачу. Донеслись шаги, затрещали ветки во дворе. Мы с мамой переглянулись, преодолели этаж, пробрались через завалы, частично расчищенные дедом.
— Вот я тебе, вредитель! — взревел дед.
— О-ой! О-ой! — голосила бабка.
Снова что-то затрещало. Когда мы выглянули во двор, дед, вооружившись дрыном, погнал бабку, которая с криком: «Помогите! Убивают!» — ломанулась от него с крейсерской скоростью. Но далеко не убежала, запуталась в выкорчеванных кустарниках, распласталась, как толстая ворона. Мама с тревогой посмотрела на деда Ивана. Он напоминал мирного слоника, который терпел-терпел да не вытерпел и вострубил, сметая все вокруг.