С хозяйкой участка Надеждой — симпатичной блондинкой лет тридцати пяти — мы стояли возле дерева-шара, перепачканные грязью. К обеду снег сошел, почва превратилась в жижу, обнажился мелкий мусор, и картина стала совсем непрезентабельной. Оказалось, что сюда ведет раздолбанная грунтовка, которую после урагана завалило, и мы с Надеждой к участку пробирались по склону. А еще стало видно, тут сплошные камни, плодородного слоя тут не было вообще.
Зато это оказался тот самый участок, который я смотрел ранее с Ильей.
— Только, пожалуйста, не вырубайте фисташку, — говорила хозяйка, поглаживая ветвь дерева-шара. — Представляешь, если растереть почку или ветку сломать, выделится смола, которая будет пахнуть, как сосна.
— И дубы не буду губить, — откликнулся я. — Гарантирую, что при постройке дома ни одно дерево не пострадает.
Надежда посмотрела… без надежды.
— Ты — гарантируешь? Но ведь строить будет твой дед, как ты сказал.
— Он такой же любитель природы, — уверил ее я.
Сюда я пришел сразу после похорон, которые состоялись на сельском кладбище, что недалеко от Карасей, и перед глазами до сих пор стояла мать Барика, черная и худая. Она не плакала и не бросалась на гроб, замерла молча, поджав искусанные в кровь губы, смотрела на рыдающего Пляма с сочувствием и даже не подошла проститься с сыном, а горсть земли, точнее камней, на гроб бросила тетка, сестра Серегиного отца.
В пятницу мы скинулись на похороны, собрать получилось пятьдесят тысяч: я положил последнюю десятку, остальные — у кого сколько было. Девчонки, Гаечка, Зая, Ниженко, Белинская и Попова принесли из дома кто что мог, и весь вечер пятницы готовили еду для поминок, ведь с Бариком захотят проститься многие.
Так и случилось: пришли почти все старшеклассники, даже Карась с поломанными ребрами.
Помимо школьников и учителей, на дармовую еду слетелись стервятники, можно их назвать профессиональными ходоками по поминкам: местные алкаши и старухи, которые такие события любят, ждут, сообщают друг другу, если кто-то умирает, и не просто являются бесплатно подкрепиться, но и активно участвуют в процессе: старухи голосят, алкаши толкают речи.
Потому многие односельчане предпочитают делать поминки в кафе, чтобы на церемонии не было лишних людей. Матери Барика было не до этого.
Соседи вынесли столы на улицу, расставили на них соленья, конфеты, пирожки, оладьи, котлеты, водрузили казан гречневой каши. Ну и традиционную водку, без которой вполне можно было обойтись на похоронах подростка.
После кладбища мать Барика завела в дом одноклассников и долго показывала фотоальбомы, рассказывала, каким Серега был сорванцом, причем говорила о нем, словно он сидит рядом с нами, и от ее слов веяло подступающим безумием.
Когда все разошлись, я задержался, положил руки на плечи несчастной женщины и внушил:
— Тетя Люда, мы все вам очень сочувствуем. Это невосполнимая утрата. — Женщина отвела глаза, но я встряхнул ее, чтобы она снова смотрела на меня. — Послушайте меня. Надо жить дальше, вы не представляете, скольким людям нужны. Вы — добрый человек с большим сердцем и можете сделать много хорошего. Ваша боль с каждым днем все тише, вы хотите жить и обязательно найдете цель. Живите!
Помня, что, если внушение не действует, объект его приложения может на меня кинуться, я отступил, готовый спасаться бегством, но мать Барика не проявила агрессии, кивнула покорно.
Подействовало ли? Скоро выяснится. Это все, что я для нее могу сделать.
Но все равно осадок остался: перед глазами застыл гроб с Бариком, его рыдающая бабушка, беловолосая и сухонькая, мать Сереги, из которой будто бы ушла жизнь.
Потому с кислым лицом я стоял на раскисшем участке и выслушивал Надежду, какой он перспективный. Хозяйка говорила, и сама не верила, смотрела на мое недовольное лицо и все больше падала духом.
— Вы говорили, что он ровный, — сказал я. — Но тут уклон, придется зонировать участок или приспосабливаться при строительстве дома, а земляные работы очень дороги. Поблизости никто не живет — второй минус, из него проистекает третий — провода оборваны, и неизвестно, восстановят ли их, потому что не для кого. Ну и, в-четвертых, мне нужно вызвать специалистов, чтобы они сказали, реально ли пробурить скважину.
— Реально! — закивала Надежда. — Мы весной собирались тут строиться, я могу дать телефон гидрогеологов, они сказали, что двенадцать метров всего до воды. А провода починят. Да, сейчас тут никто не живет, но пройдет лет пять, и ты не узнаешь это место. К тому же магазин рядом, дорога рядом, не посреди поля где-то.
— А чего решили продавать? — спросил я.