— Сколько? — обратился ко мне «Леонов».
— Пятьдесят, — сказал я и сразу же передумал. — Нет, столько было бы, если бы вы мне не угрожали. Сто тысяч.
Водитель «девятки», воздел руки и заголосил:
— Ты обалдел? У меня нэт столько!
— Куртка — двадцать тысяч, джинсы — двадцать, ремонт мопеда… Остальное — моральный ущерб, — подвел итог я, потирая ушибленное колено. — В следующий раз побоитесь беспредельничать и угрожать.
— Они еще и угрожали? — взревел «Леонов». — Ну уроды!
Рваную куртку я носить не буду, а джинсы вряд ли отстираются. Обочечники должны ответить за свои поступки, я — тоже. Сегодня же куплю перчатки, шлем, позже — накладки на локти и колени и байкерскую косуху.
— Нет столько! — повторил пассажир, который огреб от дальнобойщика вместо водителя.
— Крутая тачка есть, денег нет, — покачал головой краснолицый, сделал шаг вперед, хищно улыбнулся и протянул руку ладонью вверх и растопырив пальцы. — И перстень есть золотой, вот им и плати.
— Ладно-ладно. Мы поищем, — забормотал пассажир. — По сусекам поскребем, может, найдем что.
Он сел в салон, засуетился там. Водитель, жалобно глядя на «Леонова», принялся шарить по карманам своей громоздкой кожаной куртки, выгребая оттуда смятые купюры. Его руки дрожали, и он ронял то рубли, то мелкие доллары.
Пассажир вылез из «девятки», забрал у него деньги, пересчитал, зыркая на меня недобро. Все это время «Леонов» ему рассказывал, как ему до́роги обочечники, и на чем он их вертел. Учил быть вежливыми на дороге и не обижать слабых.
— Сорок четыре тысячи и тридцать два доллара, — отчитался пассажир, сделал жалобное лицо.
— Нэт больше. Прости засранцев, да? — заблеял водила, подходя к приятелю и готовясь держать оборону.
Дальнобойщики начали брать их в кольцо.
— Домкрат эст! — воскликнул водитель. — Хороший! Насос есть, аптечка. Все бери!
«Леонов», которого дальнобойщики признали лидером, скосил на меня глаза.
— Ну?
Я молчал. Армяне тряслись, ожидая расправы. Дальнобойщики сжимали кольцо.
— Как мне домой попасть? — спросил я. — Пешком далеко, нога болит. Мопед не едет.
— Довезу тебя до остановки, — сказал Леонов. — Деньги берешь?
— И домкрат.
Я протянул руку и забрал пресс из мятых купюр, пересчитал, мысленно усмехаясь, что мироздание позаботилось обо мне таким экстравагантным способом, подкинуло недостающую сумму. Армяне положили домкрат в авоську и отдали мне.
Водители загрузили мопед в прицеп КАМАЗа, я залез в водительскую кабину, увешанную грудастыми дамами. Стояли мы еще минут десять. Все это время я расспрашивал Егора Олеговича, так звали водителя, о ценах на грузоперевозки, записывал телефоны водителей с машинами. Так за разговорами я доехал до остановки, а потом в давке, с неисправным мопедом, дважды пересев с автобуса на автобус, в начале седьмого приехал домой. До сделки оставалось всего ничего. Денег у меня теперь было достаточно, но, чтобы чувствовать себя уверенно, придется все-таки две акции продать.
Увидев меня, перепачканного грязью, с нерабочим мопедом, мама схватилась за голову.
— Разбился?
— Тяв-тяв! — гавкнул выбежавший навстречу щенок и завилял хвостом, вчера я отругал Борю за то, что он закрывает малыша в ванной, чтобы тот не мешал, и брат устыдился, стал уделять время щенку и следить за ним.
— Упал. Колесо заклинило, — сорвал я, вешая куртку в прихожей.
Мама осмотрела ее и ахнула.
— Вот это дырища на локте! Такую незаметно не зашьешь… О боже, и руки все ободрал! Пойдем, промоем раны, обработаем перекисью.
В ванной, глядя, как пузырится перекись водорода, я думал, что все-таки мама растет над собой. Год назад она обрушилась бы на меня с упреками и вынесла мозг, а сейчас лечит, заботится…
Переодевшись в спортивки, я закатил их выше колен. Левое колено не пострадала, а на правом была содрана кожа, как и на руках, и наливался кровоподтек.
— Теперь каждый раз буду переживать за тебя, — бормотала мама, смахивая розовую пену салфеткой.
— Я ж осторожный и… — попытался ее утешить я, но меня прервала трель дверного звонка.
— Мы кого-то ждем? — спросил я. — Сделка же в восемь. Или ты ее перенесла на пораньше?
Мама мотнула головой.
— Нет. Я не знаю, кто это может быть. — Она округлила глаза и поднесла ладони ко вспыхнувшим щекам. — Господи, неужели директор? Будет угрожать, шантажировать… Или подослал кого.
— Вряд ли, — сказал я, тоже насторожившись. — Ты побудь здесь, а я пойду посмотрю. Если пожаловал кто незнакомый, я скажу, что взрослых нет дома.
Но к двери уже ломанулся Боря, глянул в глазок и радостно крикнул: