Сбитый с толку Алексеич задумался, почесал лоб, видя, что он поддается убеждению, я продолжил:
— И если так, согласитесь, стоит рискнуть? Директор-то ведь никогда не опустится до насилия или явных угроз. Больше чем уверен, он тихонько маму вызвал и принялся запугивать без свидетелей, так ведь? Он думал, запугать ее будет просто, и не взял в расчет, что наш отец — не последний человек в милиции, и мы может ему нажаловаться. Зачем ему такой риск, когда и так контрольный пакет будет у него? Ну логично же ведь?
Алексеич кивнул, шевельнул усами так, словно что-то хотел сказать, но передумал. Помолчав немного, все же проговорил:
— Он же ей жизни теперь не даст! И мне, бо вступился за нее.
— Вы поругались из-за мамы с директором? — округлил глаза я.
Он кивнул.
— Сказал, если шо с ней случится, я ему голову откручу.
Серьезный выпад! Я бы сказал, достойный.
— А зачем вам та работа? — спросил я. — Все равно ж там не платят, вином зарплату выдают, а его поди продай. Есть много более интересных и денежных дел.
Глаза Алексеича сверкнули — он почуял деньги, и сказал:
— Шо ж не продашь? Оля сказала, шо вашему деду вино надо. Вот он и купит.
Похоже, тема с акциями его больше не волновала. Зато Алексеич волновал меня. Мама говорила, у него свой грузовик — как раз то, что надо для будущего бартера. Но предлагать поработать вместе я ему не стал. Нужно присмотреться к этому человеку. Для начала я захотел узнать, не гнилушка ли он — нет, обычный человек, простой работяга, как раз то, что надо. Посмотрю, как он себя проявит до нового года, и буду решать. Может, в кои то веки, получится у нас семейный бизнес или типа того.
— Чай будете? — спросил я, поднявшись и наполняя чайник водой. — Или кофе? Натуральный, заварной.
— Кофе! — радостно, как мальчишка, воскликнул Алексеич и добавил робко: — С сахаром, если можно.
— Понял. Сделаю.
— И Оленьке сделай, если не трудно. И Боре. Вместе чай попьем.
Получается, он пришел знакомиться с семьей любовницы? Если так, он или вообще дурак, или намерения у него более чем серьезные. А значит, надо торопиться с постройкой дома, потому что скоро в нашей квартире будет не протолкнуться. Вон, щенок добавился, уже тесно.
В более благополучное время многие люди, оказавшиеся в похожей ситуации, снимали отдельное жилье и жили друг у друга набегами. При Союзе считалось нормальным, когда все спали друг у друга на головах, а в девяностые и вовсе жили по шестеро человек в однушке — из-за нищеты. Молодые вили гнезда на кухнях и балконах. Так что, если решится уйти от той жены, Алексеич поселится тут, а Наташка переедет на кухню, а скорее всего — навсегда к Андрею.
Алексеич метнулся в прихожую, зашуршал пакетом, принес вафли, разложил на четыре кучки по две штуки каждому и, не дожидаясь кофе, захрустел лишней нечетной вафлей. От деланой агрессии на его лице не осталось и следа.
— Мне Оля столько про тебя рассказывала, — проговорил он, едва прожевав.
— Ругала, наверное? — с иронией спросил я.
Как я и думал, мама слишком много обо мне болтает, а значит, ей и четверти правды о моем доходе знать нельзя. Одно радует: преподносит она это так, будто ребенок просто играется, и у него отлично получается — экономистом будет.
— Нет, ты шо! Хвалила! Говорила, такое чутье у парня — диво просто. Как у ясновидящего.
Я скосил глаза на красную веревочку на его запястье — оберег то ли от сглаза, то ли от какой другой напасти. Хм-м… надо же, обычно женщины таким страдают.
— Есть такая газета «Коммерсантъ», — сказал я. — Вот ее начитался. Когда почта заработает, пойду себе выпишу. Там советуют, что и как делать, куда вкладывать деньги.
— Слышал о такой газете, но не читал.
Закипел чайник, я приготовил чай и кофе на четверых, расставил чашки по столу, отмечая, что, если придет Наташка, пятому снова не будет хватать места за столом.
Василий Алексеич метнулся в спальню, привел раскрасневшуюся и довольную маму, отодвинул стул, усадил ее и заквохтал вокруг, сияя и благоухая. Мама тоже сияла и благоухала. Видно было, как их тянет друг к другу: то он будто бы случайно коснется ее руки, прядь волос поправит, то она до него дотронется.
Смущенный Боря молчал, глядя в чашку, как в колодец, краснел и бледнел. Напрягшись, я ждал маминого объявления: «Дети! Спешу сообщить вам радостную весть! Дядя Вася будет жить с нами!» — но время тянулось, а ничего не происходило. Может, пронесет, и месяц-другой поживем спокойно.
— А Наташа где? — спросил гость.