В общем, теперь мне было известно, что КГБ очень беспокоили незваные гости из иного мира, подселяющиеся в тела людей. Случай с Алайской был далеко не первым. Эмиссаров пытались изучать, вот только эти твари не поддавались воздействию советских одарённых. Контакт наладить не удавалось. Поэтому моего ответа подполковник ждал не просто с жадным нетерпением. Он ждал его с надеждой. И в ней я увидел путь, по которому должен пойти! Тот, который приведёт меня к эмиссарам. И не позволит оказаться задвинутым в какую-нибудь программу по «защите» свидетелей.
— Думаю, я почувствовал, что с Екатериной творится неладное, — сказал я твёрдо, глядя Кривошееву в глаза. — Это было не просто наблюдением. Собственно, я сначала ощутил исходившую от неё непривычную ауру. Словно… Алайская стала другой. А затем уже начал к ней присматриваться.
Поскольку я не сомневался, что подполковник будет проверять мои эмоции во время ответа, сформировал соответствующие — уверенные, искренние. Он должен был почувствовать, что я не лгу.
Вот это, пожалуй, самое трудное — имитировать поток, который вводит собеседника в заблуждение. Для этого нужно заранее создавать определённые эмоциональные паттерны и хранить их в подсознании, чтобы в нужный момент извлекать и примерять на себя, словно маску.
Кривошеев молчал, глядя мне в глаза, но я чувствовал, что он не пытается что-то в них разглядеть. Ему это было не нужно. Подполковник прощупывал меня, сканировал, словно детектор лжи. Уверен, с любым местным это сработало бы, но я был анимансером и собственной душой управлял так же тонко и виртуозно, как опытный дирижёр — слаженным оркестром. Без этого в чужие даже соваться не стоит. Сразу потеряешься и с ума сойдёшь.
— Хорошо, — проговорил, наконец, Кривошеев. — Я вам верю, товарищ Громов. И должен сказать, ваш ответ меня порадовал. Сейчас объясню, почему. Видите ли, та тварь, которую вам случайно посчастливилось убить, не первая, о которой нам стало известно. Были и другие. Но почуять их ещё никому не удавалось. Кажется, ваш Дар, в некотором роде, уникален.
— Буду рад оказать любую посильную помощь, — быстро сказал я, воспользовавшись паузой.
— Вполне вероятно, она нам понадобится, — снова помолчав, проговорил подполковник. — Если, конечно… Впрочем, это мы узнаем по факту. Если решим вас задействовать. Я должен это обдумать. И обсудить с коллегами, — он вдруг побарабанил пальцами по столу. Вид у него был такой, будто он прикидывал, не сказать ли что-то ещё. — А сейчас мне нужно перемолвиться с вами парой слов наедине. Вы свободны, товарищи, — обратился он к Соколовой и Виктору Викторовичу. — Мы ещё поговорим чуть позже. Далеко не уходите.
Когда они покинули кабинет, Кривошеев встал и, заложив руки за спину, прошёлся туда-сюда, не глядя на меня.
— Вот что, товарищ Громов, — заговорил он через несколько секунд. — Ситуация сложилась непростая. И неприятная. Для вас, в первую очередь. Если мы решим вас использовать — в случае, если ваши необычные способности позволят… скажем так, вступить хоть в какой-то контакт с существами вроде того, с которым вам довелось недавно столкнуться… защитить вас по спецпрограмме не выйдет. Вам придётся действовать довольно активно. Конечно, вы будете под присмотром, но иногда этого мало, чтобы помешать тем, кто хочет достать человека.
— Вы имеете в виду родителей Алайской? — спросил я, продолжая считывать эмоциональный фон собеседника, чтобы понимать, правду он говорит или пытается мною манипулировать.
Я отлично чувствовал и понимал его сомнения. Какой-то мальчишка с непонятным Даром и неясными способностями, сын предателя Родины — с одной стороны, и секретный проект, менгиры, эмиссары и Алайские — с другой. Незавидная дилемма. Какими бы полномочиями ни обладал Кривошеев, он точно не был всесилен. Всегда есть тот, кто выслушивает доклады и отдаёт приказы. Но моему собеседнику очень хотелось выяснить, смогу ли я вступить в ментальный контакт с неведомыми тварями. Такую возможность он упускать не хотел. Считал, что не имеет права. Однако просто взять и включить странного пацана в засекреченные разработки? Нет, без соответствующих санкций вышестоящего начальства, которое ещё предстоит убедить, что овчинка стоит выделки, он тоже не мог.