И это пока мы выходили из комнаты в коридор, чтобы отправиться на вечеринку к Булкину.
Оказалось, Грекова была вполне искренна. В том смысле, что действительно изнывала от желания заняться любовью. И я ей нравился. Не влюблённость, но что-то близкое. И, кажется, она рассчитывала меня сегодня напоить. Ха-ха! Ну, это у тебя, дорогуша, точно не выйдет. Есть женщины, с которыми не стоит связываться. Себе дороже выйдет. Да и были у меня варианты получше, прямо скажем. Так что я малость поработал с её сознанием. Настроил мозг на то, чтобы унять выработку гормонов. Пульсирующие красные центры желания поугасли, девушка успокоилась. Вот и хорошо.
Когда мы дошли до комнаты Булкина, я аккуратно высвободился из её хватки.
— Извини, нужно постучать.
Полина при этом украдкой усмехнулась. Кажется, ей понравилось моё нежелание потакать Грековой. Хм, интересно. Будь я более самовлюблённым, решил бы, что недавнее совместное приключение, поставившее нас с Мясниковыми на грань между жизнью и смертью, всколыхнуло и в ней какие-то смутные чувства.
На стук никто не ответил.
— Похоже, ещё не вернулся, — сказал я. — Зря торопились.
И в этот момент прямо в коридоре нарисовался из воздуха Булкин. С большим пакетом, в очертаниях которого угадывались бутылки. Охо-хох… Давненько у меня не было попоек. Даже не припомню, когда тусил с молодёжью. И не могу сказать, что испытывал особое желание.
— О, вы уже здесь! — улыбнулся Булкин. — Отлично!
В этот момент в кармане у меня запиликал телефон.
— Секунду, народ, — сказал я, доставая его. На экране высветился номер Соколовой. — Мой куратор. Нужно ответить.
— Чёрт, только не это! — простонала Грекова. — Ты же только что вернулся!
Ответив на вызов, я прижал телефон к уху.
— Алло! Громов слушает.
— Срочно дуй в отдел пропаганды, — сходу выпалила Соколова. — Тебя ждут. Я подъеду позже.
И отключилась.
Похоже, спасение пришло, откуда не ждали.
— Мне жаль, народ, но меня вызывают, — сказал я, постаравшись состроить печальную мину. — Надеюсь, ненадолго. Начинайте без меня.
Глава 20
«Ригу» я припарковал на подземной стоянке девятиэтажного здания, в котором базировался отдел пропаганды. Доступ мне туда открылся благодаря удостоверению сотрудника КГБ.
Никак не могу привыкнуть к иерархии, выстроенной в этом обществе.
Взять, например, Агитпроп.
Управление пропаганды и агитации — это один из отделов ЦК КПСС. Не ведомство, а именно — Управление. И никаких наркомов там не может быть по определению, ведь народные комиссариаты в моей реальности исчезли ещё в «сороковых». Да и сам Агитпроп — это термин из «тридцатых». Здесь же, в сохранившемся альтернативном Союзе, обычные властные структуры дополнялись совершенно невообразимыми, да ещё и переплетались с явно устаревшими.
Впрочем, никого это не смущало.
Один из редких зверей-наркомов, Никанор Ильич Раменский, сидел за своим Т-образным столом в неизменном сером костюме, только галстук сменил на тёмно-синий в белую полосочку. И я уже знал, что этот человек обладает немалым влиянием, поскольку вхож в высшую касту ЦК КПСС.
Кстати, я до сих пор не могу понять, как вышло, что моей судьбой заинтересовался не мелкий чиновник отдела пропаганды, а сам народный комиссар. У которого дел по горло и каждая минута расписана. И снова, подозреваю, надо мной нависла тень отца…
Раменский был не один.
Вторым посетителем кабинета оказался подполковник Кривошеев.
Обменявшись приветствиями, мы устроились по разным концам стола. Раменский казался рассеянным, перебирал какие-то бумажки, и беседу начал подполковник.
— Как жизнь молодая, Громов?
— Отлично, товарищ подполковник.
— Молодец, — Кривошеев одобрительно крякнул. — У советского гражданина нет поводов для грусти. Все мы строим светлое будущее, так что только оптимизм, только — вперёд! Что думаете, Никанор Ильич?
— Лучше и не скажешь, — согласился нарком пропаганды.
Майор Соколова на встречу не пришла, но я знал, что она собирается подъехать. В кулуарах КГБ явно происходят некие сдвиги, и есть подозрение, что всё это связано с моей деятельностью в окрестностях менгира. Кто бы мог подумать, что недавний маргинал, сын изменника, наведёт такую суету, да не где-нибудь, а в святая святых! Точно не я.
— Наслышан о твоих подвигах, — покровительственно улыбнулся Кривошеев. — Витя хорошо отзывался, рапорт я уже изучил.