«У нас, это, наверное, у всех членов семьи», – домыслил я и поставил кружку черного чая с лимоном перед ней. Энн не обратила на это внимания.
– Знаешь, я тут просто весь вечер думала о Мэри… Мы с ней так нехорошо расстались, – её глаза стали наполняться соленой водой, – А она же моя сестра! Я очень её люблю.
Я слушал, не перебивая. Энн тем временем заплакала, но через минуту собралась и продолжила:
– Я очень хочу помириться! Поговорить с ней… Но даже не знаю, где она.
Опять слезы.
– Я… в общем-то потому и приехала… Ты случайно не знаешь хотя бы её телефон? – умоляющим голосом спросила она.
«Ага, и для этого нужно было обязательно приезжать среди ночи».
– Я сам бы хотел знать.
Она опять разревелась. Я подсел к ней, пододвинув ближе чай:
– Выпей. Успокойся. Все образуется.
Энн подняла заплаканные глаза и посмотрела на меня с такой преданностью, будто я чуть ли не спас ей жизнь. Затем взяла чашку обеими руками и стала отхлебывать мелкими глотками чай, уставившись в темное пространство за окном.
– Знаешь, когда мы были маленькими, она все время меня выгораживала перед родителями, – успокоившись, стала рассказывать Энн, – Всегда брала вину на себя. Я долго не могла понять, зачем. И буквально недавно только поняла – она старалась меня защитить. Туго я соображаю, да? – Энн посмотрела на меня, будто действительно хотела знать мое мнение.
Поняв, что вопрос не риторический, я ответил:
– Да нет, это беда всех младших. Мы просто мыслим по-другому.
– Ты тоже в семье младший?
– Да, у меня старшие сестра и брат.
Мне показалось, что этот факт нас как будто сблизил. Она тем временем продолжала исповедоваться:
– Я принимала её опеку как должное, даже не подозревая, что может быть иначе, – Энн ухмыльнулась. – Я её никогда не ценила, но всегда ею восхищалась. Она была моим идеалом, недосягаемым. Я всегда хотела быть на неё похожей. А однажды проснулась и поняла – никогда я не стану ей. Я – другая, совсем другая. И мне почему-то стало так обидно…
Энн замолчала, полностью погрузившись в воспоминания. Но через пару минут снова продолжила:
– А потом вдруг захотелось показать всему миру, что вот она – я. ДРУ-ГА-Я! Да, я другая! Я не Мэри! Я – не идеальная Мэри! Ну и что с того? Что мне теперь, повеситься? Все имеют право на счастье.
Я слушал рассказ о Мэри, как будто о другом человеке. Конечно, для меня она была идеальной, но её идеальность заключалась в той гармоничной совокупности достоинств с недостатками, присущей только ей. Если смотреть со стороны, характер Мэри едва ли можно было назвать хотя бы терпимым. Она была совершенно несносной, строптивой, необузданной и жизнь свою строила под стать: у её историй не было как таковых начала и конца, и все её существование – словно одеяло из лоскутков, вырезанных из разных тканей. Хотя я допускаю, что с сестрой она вела себя иначе, все же для меня оставалось загадкой, почему Энн так стремилась стать похожей на Мэри.
Энн замолчала. Тишину нарушало лишь тиканье часов, неумолимо идущих куда-то вперед. Я посмотрел на Энн. Она спрятала лицо руками, а её плечи слегка подергивались, выдавая немые всхлипывания. Странно, но тогда я во второй раз ощутил близость с ней, как с товарищем по несчастью. Себя жалеть я не имел права, и мне захотелось пожалеть Энн за нас обоих. Я подвинулся к ней вплотную и обнял.
__________
Я сам толком не понял, как все произошло и кто первый начал: то ли Энн меня поцеловала, то ли я её. Всю ночь мы занимались любовью, и заснули лишь под самое утро.
***
Меня разбудил запах кофе. Я посмотрел на часы – был полдень. Сознание медленно возвращалось из пропасти сна, и я с ужасом вспомнил о случившемся ночью.
Энн.
Как я мог?
Я судорожно стал искать, чем бы прикрыть свою наготу. Тогда впервые в жизни она мне показалась непростительно постыдной. Надев первые попавшиеся штаны, я собрал волю в кулак и пошел на кухню.
Энн, в одних только трусиках, раскладывала тосты по тарелкам. Увидев меня, улыбнулась и продолжила приготовления к трапезе.
– А я как раз хотела идти тебя будить.
Даже со спины можно было заметить, что она счастлива. Мне стало жутко неудобно за свое отвращение к содеянному.
Не в силах начать говорить, я молча сел за стол. Она расставила тарелки с тостами и чашки с кофе и села напротив.
– Энн, нам надо поговорить, – наконец выдавил я. Сердце не билось, а скрежетало внутри. Я с трудом мог моргать.
Она бесшумно отодвинула чашку кофе, которую только что взяла в руки.