Выбрать главу

— А что тебе туда идти? Все там нормально, Игорь все устроил, ограду, раковину, все что надо. И земля ей пухом. Все, забыли. Больше ни слова не скажу! Обещаю.

— Знаешь, мама… я… неправильно все это, я по ней и не плакал даже. Ушла она, и все, и нету. А ведь любил.

— Что ты знаешь о любви, сыночка? — Татьяна Петровна подошла, обняла, притянула к себе, гладила по голове. — Не было у тебя с Ольгой любви. С такими, как она, и быть не может.

— А с кем тогда?

— С хорошими. С правильными. Найдешь ты себе еще настоящую.

— Нет, — Минин освободился из её рук, встал из-за стола, — мне хватило и любви, и всего прочего. Вот есть Женя, и все — это и хорошее, и правильное, и настоящее. Идем бункер смотреть, если не блокировать, то надо напротив все двери отключить от автоматики. Чтобы ты не пугалась, да и Женя может.

— Все да не все, а бассейн?

— Бассейн — это проблема.

— А может, восстановить его? Федор говорит — несложно. Или хозяин заругает? — она оглянулась на дверь, как будто хозяин коттеджа мог сейчас войти.

— Хозяину вряд ли до бассейна и в целом до дома, ему бы свою задницу прикрыть. А может, и правда восстановим, поплавать бы не плохо. И Жене полезно, плавание укрепляет.

— Так пошли посмотрим. И с дверью придумай что-нибудь. И про кафе не рассказал, что там новенького?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Матвей предлагает летнюю террасу. Поехали завтра со мной — посмотришь, посоветуешь. И за Женей присмотришь, а то у меня сегодня глаза в разные стороны. Она к лошади рвется, меня Матвей в кафе тащит. Хорошо Ася помогла, заняла Женю, пока мы там обмеры делали.

— Кто это — Ася? — задержалась на пороге Татьяна Петровна и глянула на сына.

— В конюшне работает, жокей вроде, — уклонился от подробностей Минин. Этим ему почему-то с матерью делиться не захотелось. — Показывай бункер.

 

— Папа, у нас есть морковка?

 — Что?

— Морковку надо с собой. Бабушка поедет с нами, да? Я ей Лаки покажу. Ася разрешит?

Вопросы сыпались один за другим, Минин не успевал вставить слово.

Женя прибежала в комнату отца еще не причесанная, босиком и в пижаме. За девочкой следом вошла Татьяна Петровна.

— Женечка, вот что ты босиком?

— Не холодно, ба!

— А косу заплетать?

— Давай тут, — Женя уселась на кресло за рабочий стол, выпрямилась, скрестила руки на груди. — Я начальник.

Татьяна Петровна и Александр засмеялись. Женя долго не усидела, потянулась к бумагам на столе.

— Женя, не трогай, — успел остановить Минин, она отдернула протянутую руку, как будто обожглась. Александр осекся. Все еще боится, стоит сказать чуть строже — сжимается в комочек…

Татьяна Петровна сгладила ситуацию.

— Мне в кресле неудобно заплетать. Пойдём-ка к тебе, начальник, там у нас и заколки остались, и резинки. А папа тут пусть собирается. Чем быстрее соберемся, тем быстрее поедем.

— А ты правда с нами?

— Да. Но после завтрака. И ты приходи, Саша, поешь. А то потом на работе закрутишься и будешь голодать, точно как отец.

— Бабушка, а у нас есть морковка? — вспомнила главное Женя. — Мне надо для Лаки.

— Все у нас есть, детка.

— Тогда побольше возьми. Он, знаешь, какой большой, во-о-о-от такой! — Женя развела руки в стороны и растопырила пальцы.

— Да что ты говоришь, такой огромный? — Татьяна Петровна поймала девочку за руку, ссадила с кресла, повела за собой. — Ну идем, идем, пусть папа тут сам. Саша, мы тебя ждем завтракать.

Глава 22. Все не так

...Жанна...

В это воскресное летнее утро шёл дождь. Он шёл вчера и позавчера, но сегодня серое мрачное небо особым образом давило и наводило тоску, и её холод пробирался в самые дальние уголки души…

Как же паршиво! Анатолий не раскрыл зонтик, дал каплям намочить волосы, лицо, затечь за ворот и так уже мокрой рубашки, которая противно липла к телу. Всё к чёрту. После таких ночей понимаешь всю тщетность бытия и свою никчёмность.

Смерть победила в этот раз…

Он снова и снова прокручивал в голове ход операции. Что и где пошло не так, почему вдруг резко начался отёк и мозг просто выдуло в операционную рану? Боролись до последнего, анестезиолог сделал все, что мог, но слишком поздно. Так и стояли потом над телом, смотрели в лицо этой красивой девочке, у которой уже никогда не будет завтра, а было только вчера. А может, самой смерти в лицо, ведь она там в каждой уже распадающейся клеточке, во всех обменных процессах, направленных не на созидание, а на разрушение…