Он знал, где находится его брат. Знал, что Костя ждет его с подмогой, и словно чокнутый пытался выбраться на свободу.
Он кричал. Умолял. Угрожал. Но получал в ответ лишь ленивое: «Да заткнись ты уже», и удар битой по стальным прутьям. Словно был не полицейским, а пьяным бомжом, что устраивал бессмысленный дебош.
Это был ад.
Люди, которые вчера вежливо разговаривали и почтительно здоровались, сегодня не хотели слушать и унизительно посмеивались. Те, кого он считал товарищами и себе, и Косте, лениво занимались своими делами на посту и затыкали уши наушниками, чтобы не слышать его криков.
А в Дамире что-то переворачивалось и чернело с каждой минутой.
Он никогда не был наивным человеком, знал, какими дерьмовыми могут быть люди. Он много уже успел увидеть в жизни. Много пережил. Однако то, что происходило в душе капитана в те часы, окончательно пожирало остатки его веры в людей.
Его выпустили через два дня.
Дамир мечтал об этом моменте.
Мечтал, как разобьет лицо каждому, кто причастен к его заточению. Мечтал, как заставит пожалеть их о равнодушии. Но сейчас на месть не было времени.
Едва переступив порог КПЗ, капитан помчался к месту, где должен был ждать Костя.
За двадцать минут дороги он трижды едва не попал в аварию. Потому что гнал, безбожно нарушая все правила дорожного движения.
Впрочем, ему было плевать. Глубоко в душе он чувствовал, что уже поздно, однако верил, что надежда все же умирает последней.
И она умерла[SO1] , когда Дамир опустился на колени рядом с мертвым братом.
Больничная пижама совсем не шла Косте, делала его похожим на ребенка. И тот странный болезненный цвет кожи, серые впалые щеки. А дыра в груди казалась глупым розыгрышем...
Он все-таки устроил драку в участке. На девятый день после смерти Кости. Когда более-менее проспался после продолжительной пьянки. От него снова запахло сигаретами, хотя несколько лет назад они с братом клялись друг другу, что больше никогда не закурят.
Он избил Киреева. Избил Орлова. Избил дежурных. А еще через два дня, написав приемной матери записку с мольбой о прощении, забрал из огромной домашней библиотеки часть книг Кости и переехал в служебную квартиру.
Он не оставил никаких контактов. А женщина была слишком поглощена горем, чтобы искать его.
Массовая драка в участке была прощена Дамиру только благодаря майору Громову. Оставалось недолго до пенсии Киреева, и новый начальник уже приступал к должности. Он был на стороне капитана, и месть униженному майору не дало совершить понимание, что скандал может омрачить долгожданный выход на заслуженный отдых.
Влада не могла пошевелиться. Тяжелое тело не слушалось. Девушку колотило.
А капитан рассказывал ровно, спокойно. Уставился в пустоту перед собой и словно говорил не о своей жизни, а о просмотренном на выходных фильме, который не оставил в душе никакого впечатления.
Но Влада чувствовала обман. Чувствовала — и сходила с ума, понимая, сколько на самом деле ужаса пережил этот человек. Она помнила, как дядя после смерти ее отца говорил, что люди не бывают хмурыми с рождения. Чаще всего тот, кто не умеет улыбаться, раздавлен судьбой.
Дядя.
Влада застыла. Обида показалась глупой и ненужной. Девушка поклялась себе, что завтрашним утром первым делом позвонит ему и поговорит.
Но сейчас Исаева смотрела на капитана и с трудом представляла, каково это — знать, что твой самый близкий человек находится в смертельной опасности. Знать, что у тебя все еще есть время, чтобы его спасти, и ты даже знаешь, куда необходимо бежать и что делать, — но ты беспомощен. Ты заперт, а вокруг равнодушные сволочи, что раньше с улыбкой здоровались при встрече. Вокруг начальство, которое боится вести расследование, потому что оно может стоить им теплого места. Вокруг полицейские, которым плевать на закон и простые человеческие жизни.
Дамир не мог это пережить и отделаться только испортившимся характером. Теперь Влада понимала это и будто наяву видела черную воронку в душе напарника.