Злата закусывает губу и как-то странно ёрзает на сиденьи.
— Грубый такой, — выдыхает и облизывает нижнюю губу.
Блядь, не баба, а чистый наркотик.
— Теперь я тебе предлагаю сделку, — мой голос вдруг становится похожим на хрип и рычание одновременно. — Одна ночь, Злата. Всего одна ночь. Ты и я.
Злата замирает, и даже нервные пальцы перестают теребить подол платья.
— Ну, Злата, докажи, что ты ничего не боишься. А ещё соври, что твоё тело не хочет меня. Ты же даже сейчас мокрая, я вижу это, я чувствую аромат. Ты безумно ведь хочешь меня, — я подаюсь вправо, всё ближе и ближе к ней. И, когда расстояния между нами не остаётся, а от моих губ до её уха всего несколько миллиметров, повторяю: — Одна ночь. Вытрахай из меня себя. Покажи мне своё безумие.
— Ты так просто об этом говоришь, — Злата не отодвигается от меня, напротив.
Быстрый взгляд из-под ресниц, влажный след от языка на нижней губе, нервно трепещущие ноздри — она, чёрт его дери, невероятна в своём возбуждении и желании его от меня скрыть.
— Я говорю, о чём думаю, — прикусываю мочку её уха, слегка посасываю, и на мгновение закрываю глаза. Сладко, до умопомрачения сладко. — А думаю я сейчас только о тебе. Мне надо избавиться от этого, необходимо.
Злата наклоняет голову вбок, открывает доступ к шее, и мне не нужно особое приглашение: провожу по коже языком, целую, оставляя красный след. Мать его, я даже в подростковом возрасте не ставил никому засосов.
— У меня из-за тебя бунт на корабле и вечная эрекция, — усмехаюсь, а Злата вздрагивает, когда на её коже остаётся новый засос. — Эта ночь будет только моя, и ты будешь моей до последней капли крови. Я сделаю с тобой всё, чем наполнена моя больная башка, и успокоюсь.
Злата снова ёрзает на сиденье, а я медленно спускаюсь рукой туда, где наверняка так мокро, что можно утопить целый город.
Я чувствую это, даже не касаясь — у меня странное чутьё на реакции и ощущения этой странной женщины.
Бесстрашной, несгибаемой, сильной. Пугающе сильной.
— Твоё тело хочет меня, правда же?
Провожу рукой по бедру вверх, юбка задирается всё выше и выше, открывая белизну и гладкость кожи. Нахожу кромку трусиков, и в памяти вспыхивают яркие картинки того, как Злата снимала их для меня, как выгибалась в пояснице, и тело молило о пощаде, ждало моих рук.
Ловлю взгляд Златы, а в нём туман клубится. Я накрываю рукой её влагалище, прикрытое влажной тканью, и острый запах возбуждения проникает в меня пьянящим коктейлем, сбивает с ног.
— Мне нужен твой рот вокруг моего члена, мне необходимы твои крики, искромсканые в кровь плечи и искусанная кожа. Ты дикая, я вижу это, даже если сама об этом не знаешь.
Надавливаю сильнее, буквально впечатываю ладонь в её лоно, а Злата стонет едва слышно и тут же испуганно прикрывает рот ладонью. Моя хватка становится слабее, нежнее, ласковее. Отодвигаю бельё в сторону, смотрю на открывшийся вид и снова понимаю, насколько эта женщина охрененная. Вся.
— Кричи, Злата, громко кричи. Делай, что хочешь.
Она запрокидывает голову, впивается пальцами в моё предплечье, но не отталкивает, нет. Наоборот. Меня сводят с ума её реакции, и я обвожу набухший клитор по контуру — взглядом, пальцем — и надавливаю на него. Сначала легко, и меня бьёт током, когда Злата вскрикивает. Мотает головой из стороны в сторону, и рыжие волосы, как вспышки огня вокруг.
Проталкиваю палец глубже, стараюсь не торопиться, хотя это равносильно самоубийству. Трудно удержаться, когда хочется ворваться в женщину скорым поездом и таранить членом, пока вся дурь из башки не выбьется.
Добавляю второй палец, наращиваю темп, а Злата так крепко держит меня, что кожа краснеет, несмотря на плотный слой чёрных татуировок. Больно, но это сладкая боль.
Движение пальцев в тёплом узком лоне, ещё одно, и Злата принимается двигать тазом навстречу, насаживаться на мою руку, а взгляд расфокусированный и горящий. Даже так она не подчиняется, а лишь ещё сильнее засасывает на дно, утягивает за собой.
А потом удивлённо открывает рот, замирает на секунду, и бурно кончает, заливая мои пальцы соками и сжимая их так сильно, будто бы в тисках.
Тяжело дышит, а я медленно вытягиваю из ещё пульсирующего влагалища пальцы и, не разрывая зрительного контакта, облизываю их.
— Сладкая.
Злата краснеет, точно маковый бутон, и краска заливает кожу до самых ключиц. Сглатывает, облизывает губы, а я поддеваю её подбородок и заглядываю на дно голубых глаз. Ищу там тень смущения, страха, ненависти, но Злата, как всегда, с горделивым достоинством принимает всё, что я даю ей.