Волхв щедро плеснул по кружкам, правда, пить не торопился. Пригубил, ожидая обещанного эффекта на от души отхлебнувшем журналисте. Эффект не заставил себя ждать. В доме наконец настала вожделенная тишина. Злотан спал уже через пару минут.
Впрочем, и те несколько капель, что достались дознавателю, свое черное дело сделали. Утром он проспал просто безобразно. В доме тишина. Все уже по делам разошлись что ли? Вышел во двор, когда уже давно рассвело. Посреди двора некий мужичок из местных колол дрова. Собственно, он уже закончил, о чем и сообщил в распахнутые ворота использованного под конюшню сарая. Вышедший к нему маг отсчитал работнику деньги. Тот поклонился и, подхватив колун, направился к выходу.
– «Змея» воспринимает топор как холодное оружие даже в случае колки дров?
– Да.
– На кухонный нож она вроде бы так живо не реагирует.
– Если мясо не разделывать, то да.
Княжна Трубинская и компания нашлись сразу за воротами. Лекарь объясняла вернувшимся из села парням из сопровождения журналиста, как найти центральное иведское капище, на котором в эти дни непременно соберутся шаманы и старейшины всех кочевий, чтобы попросить суровых богов полярной зимы быть снисходительными к народу Севера. Ехать придется порядочно, но лишь в одно место, а не объезжать каждое кочевье отдельно.
Разобравшись в особенностях ориентирования на местности в условиях тундры, гонцы вернулись на двор за лошадьми. Маг только что вывел животных из импровизированной конюшни, и хозяева принялись придирчиво их осматривать.
Приветственно махнув рукой разговаривающим о чем-то Светлане Васильковне и Злотану, Яромир не стал мешать их беседе и вернулся на двор. Что именно не понравилось старшему пятерки в состоянии его лошади, из-за этой задержки он не уловил. Увидел лишь, как изрыгающий поток брани всадник замахнулся на стоящего в дверях сарая мага, и едва успел втолкнуть последнего внутрь.
Все еще рассерженный всадник пришпорил коня и, закричав уже на слишком мешкающих, по его мнению, товарищей, выехал вон. А Яромир все продолжал прижимать к полу норовящего вывернуться из-под него мага. Кто его знает, каким именно из считающихся небоевыми и безопасными заклинаний Ингвард собирался шарахнуть по обидчику, но бревно, в которое упирался его взгляд, изрядно обуглилось.
– Ненавижу… – сдавленно донеслось из-под волхва.
– Взаимно. Только конкретно-то что случилось? – продолжал выворачивать руку мага Яромир.
Ему не ответили. Видимо, начавший успокаиваться ссыльный и сам толком не знал, чего его дернуло. Просто сказалось напряжение последних дней, и нервы сдали. Наконец Ингвард подал голос вновь, и теперь гораздо спокойнее.
– Отпустите. Я уже в порядке.
– Пустырничку на ночь попей, придурок; - зло огрызнулся дознаватель, но руку отпустил.
Маг массировал наверняка вывихнутое вгорячах плечо.
– Мужики, а чего это вы вдвоем на сеновале делали? – захихикал, глядя на прилипшую к одежде обоих солому вернувшийся во двор журналист.
Сильно недобрые взгляды двух чародеев заставили представителя свободной прессы заткнуться на полуслове. Решивший, что маг сам струхнул от своей внезапной ярости, Яромир направился в село. Здесь принято начинать день до рассвета. В присутствии наверняка уже куча серьёзного народа со своими действительно срочными и важными вопросами. А он по-городскому дрыхнет едва ль не до обеда.
Сердито хлопнув калиткой дознаватель споро зашагал прочь. То, что почти бежит вовсе не в трудовом порыве, он понял, только когда на тропинке перед ним замаячила прямая спина Светланы Васильковны. Яромир сбавил ход и поравнялся с женщиной уже выронив дыхание.
– Доброе утро, княжна. В Кряжевское?
–Доброе. Да, в Кряжевское, вы необыкновенно проницательны, господин дознаватель.
– Вы всегда так неприветливы к новым знакомым, или я все-таки чем-то вас обидел? Бог свидетель, не знаю, чем, но искренно прошу простить меня.
– Обидели? Верно, нет. Просто за три года в этой глуши я совсем отвыкла от столичного светского обращения.
Они уже шли по краю села, и встречные мужики почтительно кланялись «госпоже лекарше». Причем, Яромир руку дал бы на отсечение, кланялись они именно его спутнице. Залетное столичное «превосходительство» приветствовали бы гораздо суше. Он – чужой, едва ли не виновник случившейся напасти. Она – существо высшего, почти божественного порядка, способная противостоять судьбе и смерти. Та, кто придя из далекого столичного мира, сумела стать неотъемлемой частью их жизни.
– Здесь вы избавлены от ненужного вам назойливого мужского внимания? Прошу простить, если мой восторженный взгляд показался вам из их числа.