В Джорджтауне было что-то вроде сообщества экспатов из Великобритании, они все друг друга знали. А уж сопоставимые доходы и вовсе сблизили. И Торнхиллы, и Феллроузы прилично инвестировали в недвижимость на Каймановых островах. Эта оффшорная зона с привлекательными налогами познакомила массу нужных и интересных друг другу людей.
Что тут говорить, я так и осталась одиночкой. В классе со мной никто не дружил.
Волосы, слава Богу, быстро отросли, от проплешин ничего не осталось. Без всякой живности, благодаря хорошему питанию и уходу, они вновь стали густыми и блестящими, хоть пока и не длинными. Черные кудри падали чуть ниже плеч. Мистер Торнхилл восхищался их цветом. Как вороново крыло, сказал он. Мне понравилось сравнение.
Однажды, вытирая пыль в одном из залов, я услышала музыку. Дверь в одной из комнат была приоткрыта, и я прислонилась к образовавшейся щели, с любопытством заглянув внутрь. Под классическую мелодию в центре зеркальной комнаты, с перилами по периметру, танцевала Грэйс. На ней была розовая воздушная юбка, на ногах странные чешки. Позже я выяснила, что это пуанты для балета.
С ней занимался репетитор, махал тонкой тростью и показывал пируэты, которые она затем выполняла.
Мне так понравилось, что я стала повторять за ними. На мне были бесшумные балетки, и у меня с легкостью все получалось. Раз, поворот. Два, прыжок…
Фартучек взмывал вверх вместе с юбкой, а я вдруг ощутила себя невесомым перышком.
Так бы и танцевала, наслаждаясь музыкой, но дверь неожиданно распахнулась. На красивом лице Грэйс мелькнуло недовольное выражение.
— Я не разрешаю тебе танцевать!
Я слегка опешила.
— Почему? Я же не мешаю…
— Занимайся работой!
— Я уже все сделала, — я показала ей влажную тряпку. — Все чистенько, Грэйс.
— Называй меня мисс Торнхилл! — прозвенел ее голос.
— Хорошо, мисс Торнхилл, — немного растерявшись, я потупилась.
Все же она была старше. И моей хозяйкой, как ни крути.
— Больше не танцуй!
— Но я же никому не мешаю, — я опять за свое. Никак не понимала, что ей не понравилось.
— Это что же получается?! — разозлилась девочка. В серо-голубых глазах вспыхнул гнев. — Я плачу за уроки балета, а учиться будешь еще и ты? Я не разрешаю!
Она капризно топнула ногой. Учитель танцев поспешил ей на выручку, шикнув на меня и прогнав из зала взмахом руки.
— Иди, иди. Не мешай.
Меня это сильно задело. Какая ей разница, если ее занятия уже оплачены и она танцует в той зеркальной комнате, а я всего лишь за дверью?
Очень скоро я узнала, что наш ангелок на самом деле им не являлась. Только на глазах у родителей она невинно хлопала глазками, прилежно училась и хорошо себя вела. Когда мы были с ней наедине, она превращалась в самую настоящую фурию.
Она не рукоприкладствовала, нет. Но метко обижала словами и действиями.
Когда мистер Торнхилл попросил ее перебрать свою одежду, чтобы отдать ненужную мне, она изрезала ее ножницами, превратив в лохмотья.
То же самое происходило и с игрушками, и с книгами.
Едва хозяин дома стал ругать ее, как миссис Торнхилл встала на ее защиту.
— С ума сошел! Какую-то оборванку ставишь выше своей дочери! Это немыслимо! — воскликнула она.
— Но Лора, ее поступок крайне отвратительный! — возмутился глава семейства.
— Да что ты? Просто она протестует, это выражение ее эмоций. Не всем нравится, что ты тащишь в дом кого попало, знаешь ли!
— Лора!
— Дэвид!
Пока они ругались, Грэйс довольно улыбалась, глядя на меня из-за спины своей матери.
Иногда случалось, что ребята были вынуждены принять меня в свою компанию. Обычно это происходило, когда в доме Торнхиллов был праздник. Тогда к ним съезжались все семейства со своими детьми.
— Возьмите Диану с собой, нечего ей в бунгало прятаться, — беспрекословным тоном заявлял мистер Торнхилл, и его дети не смели ему отказать.
Так вскоре я познакомилась и с Эмили Эванс, которая потом тоже переедет в Англию вслед за своим любимым, устроив своим предкам настоящий скандал.
В один из таких праздников, вечером на Рождество, мы сидели с ребятами в патио у бассейна. В тропиках праздник не ощущался совсем, даже искусственная наряженная елка не вызывала никаких чувств. Алекс, к тому же, сказал, что этот праздник мы с матерью должны праздновать в другую дату. Что мы ортодоксальные христиане, для нас Рождество наступает седьмого января.
К религии и, тем более, к разнице в ней я относилась равнодушно. Никак. Никто меня с детства ничему не учил, и ничего в мою голову не вкладывал.
Я вообще многому училась у окружающих людей, а не у родной матери. Как она получила эту работу, так ей совсем стало не до меня. Но мне многое втолковывал мистер Торнхилл, Алекс (потом, когда мы уже немного подружились) и некоторые из прислуги в доме. Например, я могла часами доставать садовника Диего, расспрашивая о чем-нибудь. Старый кубинец был, не сказать, что шибко умным, но часто говорил мне мудрые вещи, которые я пыталась запомнить.
Так однажды он сказал мне интересную фразу. Все люди — разные, и право отличаться от других надо отстаивать до конца, не заботясь о последствиях.
Ах, как жаль, что тогда я протестовала этому. Я хотела быть как все. Как они.
Я росла жутко завистливой девчонкой. И меня саму это угнетало.
«До чего ж сегодня у Грэйс чудесное платье. Мне бы оно тоже пошло».
«А у Эмили невероятная сумочка. Жаль, у меня такой нет».
«Как красиво блестят при свете уличных лампочек рыжие волосы Стэффи».
«Может быть, этот купальник станет ей мал и она мне его отдаст?»
И так далее, и тому подобное.
Даже в тот вечер я постоянно сравнивала себя и других девочек. От одежды и обуви, до черт лица и прочего. Я не любила свою внешность.
Никто не замечал моих внутренних терзаний. Они общались между собой, смеялись, пока я тихо приютилась в сторонке. Грэйс была самой старшей в компании, все ребята ее боготворили. Она умела организовать классные игры, всегда находила занятие, сочиняя на ходу. У Грэйс была буйная фантазия. Все ее очень любили.
Не смотря ни на что, мне было с ребятами интересно. Я всегда к ним тянулась.
Что говорить, я была всего лишь ребенком шести лет, который жаждал общения со сверстниками.
— Так, я придумала! — Грэйс подскочила на месте и хлопнула в ладоши. — Мы устроим аукцион!
— Аукци-что? — переспросила Эмили.
— Аукцион — это продажа чего-нибудь человеку, который предложит максимальную цену, — пояснил Алекс.
На нем была белая льняная рубашка, подчеркивающая карибский загар и синие парусиновые брюки. Выгоревшие на солнце волосы растрепались, потому что у него была привычка постоянно запускать в них пятерню, когда он о чем-то думал. Сейчас он сидел на бортике бассейна, скинув легкие мокасины и опустив ноги в прохладную воду. Я бы тоже так сделала, но миссис Торнхилл ни под каким предлогом не разрешала мне даже близко подходить к бассейну. Купаться, разумеется. А сливать воду, вылавливать листья, чистить его — этим я занималась по умолчанию вместе с матерью и другими горничными.
Я тайком наслаждалась его красотой, и вообще тогда была, кажется, по уши в него влюблена. Если понятие влюбленности может существовать в шесть лет.
— А что мы будем продавать? — спросила Стэффи.
Она была на год старше меня и уже ходила во второй класс.
— Что угодно! — воскликнула воодушевленная Грэйс. — Хоть заколку, хоть шляпку, хоть туфельки. Что сам пожелаешь. Если цена не устроит, всегда можно отказаться.
— Я уже отказываюсь, — влез Джексон. — На кой фиг мне ваши шляпки и туфельки?
Все засмеялись, и я тоже. По мне тут же прошелся быстрый взгляд Алекса. Он часто смотрел на меня, когда я смеялась. Во мне теплилась глупая надежда, что я красиво смеюсь. Заразительно. Диего говорил, что так и есть.
— Ладно, мы будем продавать что-нибудь такое, что всем интересно.