— Можно я тебя сфотографирую на память? — попросил мистер Торнхилл, и я с радостью согласилась.
Фотокарточек у нас с матерью было совсем мало. И те появились только благодаря камере Дэвида Торнхилла. Словно нашего прошлого не существовало вовсе.
Усевшись на стул со спинкой, я беспечно принялась позировать. Улыбалась в объектив. Потом кружилась по комнате, пока он порхал вокруг меня. Потом раздался глухой писк.
— Ничего себе… Ди, мы всю пленку потратили. Увлекся я, однако, — пробормотал он.
— Покажете?
— Как проявлю, — пообещал он.
Но потом он почти не выходил из кабинета, заперевшись там почти на весь день. Говорил, что много работы. Не ел и не пил. Может, только когда меня не было рядом. Я опять заскучала.
Через несколько дней он вышел и неожиданно попросил меня нарисовать. Мой портрет. Я даже не знала, что мистер Торнхилл, оказывается, красиво и весьма талантливо рисовал.
— Мне одеть то голубое платье? — уточнила я.
— Нет. Оставайся в этой одежде, — покачал он головой. — Мне важно только лицо. Садись у окна.
Так в его кабинете я провела еще несколько дней по паре часов в день. Я вновь шутила и смеялась, а вот мистер Торнхилл все больше и больше хмурился. Его лицо совсем осунулось.
— У вас все в порядке?
— Да, Ди, — он откинулся на спинку стула. — Все хорошо…
Его голос при этом был совсем отрешенный и задумчивый.
— Можно уже посмотреть?
— Да. Еще не закончен фон, но это можно сделать и не мучая тебя. Ты, наверное, устала?
— Нет, что вы. Мне интересно.
Увидев своей портрет, я изумленно выдохнула. Солнечные блики на лбу и губах, тени от ажурной занавески на моей щеке… легкие мазки… нежные цвета… Мистер Торнхилл потрясающе рисовал. Очень точно передал черты моего лица и даже чуть робкий взгляд. Я словно в отражение посмотрела.
Портрет словно дышал. Жил своей жизнью.
— Ничего себе! Вы должны были стать художником!
— Мой отец ни за что бы мне не разрешил. Меня довольно рано ввели в семейный банковский бизнес.
— Ваш папа был злой? Он умер?
— Не злой, но строгий, требовательный. Несгибаемый, как скала. И да, он умер.
— Жалко.
— Он умер уже в возрасте, я родился поздно. Но все равно я рад, что у меня был отец. Прости, — спохватился он. — Я не должен был так говорить при тебе.
— Ничего. Я об этом не переживаю. Тем более, что у меня есть вы, — я улыбнулась ему, а он вдруг весь замкнулся в себе. Отвернулся от меня и отвернул к стене мольберт.
Сильно чему-то расстроился.
— Иди посмотри телевизор, у меня еще есть кое-какие дела.
Я послушно ушла, а он в тот вечер сильно напился в кабинете. Это я от экономки узнала.
— Иди спать, и дверь запри, — покосилась на меня пожилая экономка, переобуваясь в холле и складывая домашние туфли в специальный ящик. Она собиралась домой. — Нечего к нему ходить, хозяин сильно пьяный.
— Он что же, за столом спит?
Я поразилась тому, что он в принципе пьяный. За Дэвидом Торнхиллом такого никогда не замечалось.
— Не твоего ума дело.
Что и говорить, я не послушала ее совета. Мне было жалко оставлять его в таком состоянии, а еще я почему-то чувствовала себя виноватой. Не понимала за что, но чувствовала… Спустилась к нему в кабинет и осторожно постучала.
— Мистер Торнхилл…
Мне никто не ответил и, еще раз поскребшись в дверь, я проскользнула внутрь. Над головой хозяина светил настенный бра, остальной свет был выключен. Он уронил голову на стол и закрылся руками. Но не спал. Медленно поднял на меня голову, пьяно покачиваясь. Под серыми глазами пролегли темные круги усталости.
— Не смотри на меня так, Ди… Я выгляжу отвратительно…
— Ну что вы…
Горечь в его голосе послужила для меня поводом к действию. Я подошла к нему и тихо произнесла.
— Умойте лицо и ложитесь спать в свою кровать. Вам нужно хорошенько выспаться.
Он послушно встал, пошатываясь, и я помогла ему добраться до его спальни. Мистер Торнхилл иногда забывался и вис на моем плече, и тогда мне приходилось трясти его, чтобы он пришел в себя и сделал еще несколько шагов самостоятельно. Кое-как доволокла его до кровати. Он так и не умылся. Какой там. Рухнул на одеяло, раскинув руки, тяжело и мучительно вздохнул.
Сняв с него домашнюю обувь, я накрыла его уголком одеяла, что было под ним, и собралась было уходить, как он больно схватил меня за запястье.
— Тебе лучше бы положить на мое лицо подушку и крепко прижать, — прошептал он.
— Ч-что? — Его жуткие слова и немигающий взгляд напугали меня. — Что с вами, мистер Торнхилл?
— Однажды я могу обидеть тебя… Я не знаю… Я больше ни в чем не уверен, как раньше…
— О чем вы? — я вообще ничего не понимала, но его состояние мне не нравилось. В его взгляде было что-то такое…
— Уходи…
— Мистер Торнхилл! — я попыталась вырвать свою руку, но он держал ее цепко, сжимая в своих пальцах до боли.
Меня сотрясала крупная дрожь. Мне совершенно не нравилось, что творилось с этим человеком. Это не мог быть он. Это не мой любимый герой.
Он дернул меня на себя, почти прижавшись своим носом к моему.
— Дура! Я голову теряю, понимаешь?! Уходи отсюда! Запрись на все замки! Вон пошла! — взревел нечеловеческим голосом, с силой отталкивая.
И только тогда, спотыкаясь и плача на ходу, я выбежала из его комнаты. И из дома. Сквозь темноту джунглей добежала до бунгало и заперлась на все хлипкие замки. Спряталась под одеялом, напуганная. Не понимающая, что, черт возьми, происходит?
Только потом, еще через какое-то время все встанет на свои места.
…Признаться, я сильно лукавлю, когда говорю, что в моем с Алексом прошлом не было счастливых моментов. Они были. Не смотря на что, были.
Это потом мы выросли, детские обиды превратились в откровенную неприязнь. А у меня плюсом поселилась неисчезаемая тоска в груди, что меня так и не приняли. Как бы я ни старалась, как бы я не тянулась. Все впустую. Я была по-прежнему от всех далека. От него далека.
Но, повторюсь, были и дни, когда нам было хорошо. Мне точно. Но могу поклясться, что и ему тоже.
На летних каникулах мы с ним, бывало, в моменты перемирия торчали на частном пляже Торнхиллов. Загорали на горячем песке и плавали в бирюзовом океане. Алекс даже научил меня нырять с масками, и мы целый день пропадали, разглядывая под водой приплывающих скатов и рифовых акул. Мне было страшно, но Алекс сказал, что они не едят людей. Странное дело, не смотря на прошлые обиды я всегда ему верила. Клялась себе, что это в последний раз. Но верила. Намного позже это чувство притупится, а потом и вовсе исчезнет.
Только после смерти Грэйс мы перестанем общаться совсем, и пути наши будут редко пересекаться, не смотря на то, что мы по-прежнему жили у Торнхиллов. Начнется новый этап в нашей жизни, а случай на яхте, за который мне до сих пор стыдно, даст ясно осознать, что мы совсем выросли. И больше не сможем любоваться звездами или скатами вместе. Только не мы.
К слову сказать, любоваться звездами позвала его я. Позвала просто так, не думая, что он согласится. Даже, наоборот, была в полной уверенности, что мальчишка рассмеется и пошлет куда подальше. Тем более, накануне мы сильно поругались из-за имени наших будущих лошадей. Посмотрев «Спирит. Дух Прерий» мы оба решили назвать своего будущего друга именем главного героя. Алекс сердито кричал, что у меня лошади может и вовсе не быть, тогда как у него будет точно. Именно после этого мультфильма он начал заниматься конным спортом. А мне было обидно, мультик-то я предложила посмотреть, он о нем и не слышал вовсе.
В общем, я позвала его ночевать на улице во дворе у бассейна и смотреть на звезды, а он, невиданное дело, согласился. Нам тогда лет по десять или одиннадцать было. Около того.
Устроившись под одеялами, мы хрустели заранее приготовленным попкорном и болтали о том, о сем. В основном Алекс рассказывал, а я слушала. Он всегда был очень умным, учился на отлично и знал много всего интересного. В тот вечер, как сейчас помню, он рассказывал про кубинского президента Фиделя Кастро, который, оказывается, даже бывал в СССР. Про падение диктатуры Батисты, про саму революцию.