Проследив за указующим перстом, Эдуард вновь увидел ту самую кроваво-красную звезду, пылающую над горизонтом. Он вдруг понял, что огонь её жив, что звездой владеет чужеродная, страшная воля. Эдуард смотрел и чувствовал, как его тоже пристально изучают – с холодным и хищным интересом. Кто-то незнакомый. Далёкий. Древний. Злой.
– Время… на исходе.
Когда глаза Эдуарда открылись, он содрогнулся всем телом. Так бывало всякий раз, когда тревожные сны овладевали им во мраке ночи.
Рядом, в складках одеяла что-то пошевелилось. Он был не один. Образы жутких видений были ещё слишком сильны в памяти.
Эдуард хотел вскрикнуть. Тело напряглось, готовое вскочить и схватиться за оружие. На покрытую жёсткой щетиной щёку легла тёплая, нежная рука, усмиряющая его беспокойство одним лёгким прикосновением.
– Тебе приснился дурной сон, мой единственный.
Трепетное нагое тело Гайде прильнуло к нему в ночи, словно отгоняя страхи и тревоги. Счастье и лёгкость наполняли сердце юноши, и всё-таки его решимость таяла, словно воск свечи, растопленный ярким пламенем её нежности.
Хотел бы Эдуард, чтобы она была права. Чтобы это был всего лишь ночной кошмар. Но с тех пор как он посетил пустынное святилище, его видения стали куда чётче. Духи говорили с ним. Просили. Пытались о чём-то предупредить.
Он поднялся на ложе из циновки и верблюжьих шкур. Одеяло упало, обнажая мощный торс юноши.
– Что гложет тебя, свет моей жизни?
Тонкие руки обхватили его живот, а голова девушки легла на мускулистое плечо. Он чувствовал мягкое прикосновение её смуглых грудей. Ощущал, как гладкое упругое бедро прижимается к его ноге.
– Правильно ли я поступаю, Гайде? – Широкая ладонь его пробежалась по лбу, обнаружив там прохладную испарину. – Быть может, твой отец прав? Зачем всё это?
Последние несколько дней он был по-настоящему счастлив. Неспешным караваном племя двигалось через пустыню. С тех пор как песчаная буря улеглась, каждый день, каждую ночь Гайде была с ним. Она стала его душой, его миром, всем, чего он когда-либо желал.
– Ты – муаз'аммаль. – Всякий раз, когда девушка произносила это, по спине Эдуарда пробегали мурашки. – Было сказано, что ты объединишь племена и спасёшь людей в надвигающейся ночи.
Он откинул одеяло и встал, отстранив её от себя.
– Я не просил этого.
Эдуард начинал скучать по тем временам, когда списывал голоса в своей голове на безумие. Он не хотел этой ответственности, боялся её.
– Мудрецы Тайного города учат, что мы не вольны менять пути предназначения.
– Но этот путь окрашен кровью, Гайде. – Ночь приятно холодила его разгорячённую кожу. – Если наибы послушают меня, обратного пути не будет.
Чем ближе становился оазис, тем сильнее крепли в его сердце сомнения.
– Мой отец просил меня разубедить тебя, – призналась девушка.
Эдуард содрогнулся. На мгновение его голову посетило дикое предположение, что это единственная причина, по которой Гайде была с ним.
– Но сейчас я вижу, что не должна этого делать.
Она поднялась и, подойдя к Эдуарду сзади, вновь обняла его, прижавшись нагим телом к его крепкой спине.
– Если бы я только увидела в тебе алчность, слепую жажду господства над судьбами людей, я бы сама убила тебя во сне.
Девушка-пустыня. В ней причудливым образом сочетались красота и суровость, жар и холод, нежность и жестокий нрав, присущий её народу. Именно это Эдуарду нравилось в ней. Качества, которыми обладала его мать.
Он повернулся к ней, заключив в объятия.
– Мы можем уехать, – сказал он горячо. – Только ты и я. Далеко отсюда, туда, где нас никто не найдёт. Бросить всё и жить только друг для друга.
Она крепче прижалась к нему, словно стараясь слиться с ним, превратиться в единое существо.
– Не можем, мой единственный, – прошептала она. – Это твоё предназначение, твоя судьба. Если мы сделаем это, то придёт день, когда ты возненавидишь меня за то, что я сбила тебя с пути. Я не желаю этого.
В каждом её слове была любовь. В каждом вздохе – страсть. Эдуард не смел возразить ей. Приподняв тонкий девичий подбородок, он нежно прильнул к мягким губам, и Гайде затрепетала в его руках.
Вернувшись на лежанку, они сплелись в сладострастной истоме, не в силах насытиться друг другом. На востоке забрезжили первые лучи рассвета.
Патрик Дюваль вошёл в рабочий кабинет брата. В Просторе наступил сезон дождей. Всякий раз, когда погода резко менялась, голова Патрика раскалывалась так, словно в неё вбивали сапожные гвозди. Вот и сегодня он проснулся с ужасной мигренью, неотступно преследующей его повсюду.