Ош протянул руку, приподняв тронутое ржавчиной забрало. Как он и предполагал, внутри было пусто.
Потревоженная прикосновением, фигура рыцаря содрогнулась, рассыпавшись грудой старой брони и выбеленных временем человеческих костей.
– Вот благостная смерть, – произнёс Алим, выходя из тени тоннеля.
Лицо старика осунулось и побледнело. Он выглядел ещё более измученным и уставшим, чем наверху.
– Так, значит, он был одним из них, – начал рассуждать Ош. – Но почему он…
– Сохранил свою человеческую суть?
Орк кивнул.
– Клятва, – ответил старик. – Честь. Он пообещал. Дал слово. Привязал себя к этому миру, к этому доспеху. Удивительная воля. Сильный дар. После смерти источник, вероятно, поддерживал его, но теперь, когда свет угас, они угасли вместе с ним.
Ош поднял тяжёлый меч с рубиновым глазом на рукоятке. Щурясь под лучами утреннего солнца, из тоннеля показались другие орки.
Ургаш остался наверху. Услышав, что угроза со стороны мертвецов миновала, он утратил интерес к происходящему под стенами крепости.
Разноцветные глаза Оша снова упали на останки человека, сохранившего верность своему слову даже после смерти. Отчего-то это трогало сердце орка.
– Похороните его, – велел он, направившись обратно в цитадель. – Похороните их всех.
Глава двадцать третья
Человек, который никогда не смеётся
Началом правления Конрада Молчаливого стала денежная реформа, в ходе которой и золотые крылья, и серебряные перья изменили свой вид. У монет появилась чеканная грань, хранящая их от злонамеренной подточки, а также отверстие для пущего удобства использования и счёта.
Крохотная, убогая комнатушка в бедном районе города. Дощатая кровать, покрытая старой периной. Несколько табуреток, мятый медный таз для умывания и видавший виды сундук для одежды.
Самым дорогим предметом обстановки было высокое зеркало в оправе из резного ореха. Оно было совсем не новым: местами амальгама потрескалась и осыпалась, обнажив грязное стекло. Несмотря на это, большая часть гладкой поверхности всё ещё могла исполнять своё предназначение, отражая в иллюзорной глубине фальшивого мира скромную обстановку жилища.
Перед зеркалом сидел человек. Это был худой мужчина с большими тёмными глазами и взлохмаченными волосами, подстриженными так, чтобы никогда не мешать своему обладателю. Его лицо было гладко выбрито, а простая, небогатая одежда, прихваченная тут и там неуклюжими заплатками, делала его неотличимым от сотен таких же оборванцев, населяющих новый город.
Он мог сидеть так часами, просто глядя на своё отражение. Нет, это не было самолюбованием. В подобные моменты человек погружался в себя, пытался понять, кто сидит перед ним. Собственные глаза, собственный взгляд завораживали. В памяти всплывало всё увиденное, всё содеянное, словно он вновь и вновь переживал прошлое.
Наружность его была одинаково далека как от уродства, так и от идеала. Возраст практически не поддавался определению. Ему могло быть и двадцать пять, и все сорок.
Приближалось время встречи. Новая работа, новые возможности. Думая об этом, он попытался улыбнуться, но, как обычно, у него это не получилось. Бледное лицо навсегда застыло в выражении тягостного уныния, напоминая маску грустного комедианта.
Оторвавшись от отражения, он в какой уже раз посмотрел на неровные буквы, украшавшие верхнюю перекладину ореховой рамы.
«Бойся первого короля».
Он сам вырезал их там. Для него – больше, чем слова. Это была его судьба. Участь, что страшила его. Неизвестность, не дававшая спать по ночам.
Почувствовав, как в сознании вновь заворочались знакомые воспоминания, человек поднял с постели тяжёлый тряпичный свёрток и бегло, без особого интереса, проверил его содержимое. Удовлетворившись, по-видимому, результатами осмотра, он накинул лямку убогой сумы на жилистое плечо. Штопаный плащ покинул гвоздь, выполнявший роль вешалки. Остроконечный капюшон накрыл голову. Скрипнула дверь, ведущая на лестницу.
Хозяйка дома, сморщенная и прижимистая старуха, сдавала в аренду пять из шести комнат. В шестой, находящейся на первом этаже каморке, жила она сама.
Тихо спустившись по ветхим ступеням, мужчина в плаще отворил дверь, оказавшись на улице. В нос тут же ударил запах нечистот и вездесущий смрад варёной капусты, смешивающийся с ароматами лежалой рыбы и конского навоза. Впрочем, как и многие другие жители этих мест, он был привычен к подобным ароматам.