Войдя, она послушно и смиренно исполнила то, что повелевал сделать стишок на стене:
После этого фрау Марта, экономка, провела ее к почтенной супруге бургомистра, находившейся в парадной кухне.
А там все сверкало и блестело, так что глазам было больно. Повсюду стояла красивая металогическая посуда, иногда такой тонкой работы, словно ее изготовил сам Петер Фишер. Пол был паркетный и натерт до блеска. Все изящные и тонко сработанные вещицы, какие только могут поставлять наши токарный и столярный цехи, были здесь представлены. Сама же бургомистерша восседала в великолепном ореховом кресле, инкрустированном черным деревом и обитом зеленым бархатом с золотыми кистями, шириной никак не меньше пяти футов: мерка для сиденья снималась с зада бургомистерши.
Крестьянка с поклоном подала корзинку с яйцами супруге бургомистра, заверяя с жаром, что ее лучшая курочка уж так старалась снести для госпожи бургомистерши самые распрекрасные яйца.
Бургомистерша с милостивым видом приняла корзинку из рук женщины и передала ее своей экономке, фрау Марте.
Но когда крестьянка потребовала плату за яйца, бургомистерша и фрау Марта, принявшие корзину яиц за весьма приятный знак личного уважения, сильно разгневались, и бедной крестьянке с превеликим трудом удалось получить за свой товар лишь половину самой низкой цены.
Тем временем фрау Марта пересчитала все яйца и не нашла для столь хрупкого товара более подходящего места, чем зеленое бархатное сиденье кресла бургомистерши, с которого та как раз встала.
Следуя рекомендации Парацельса, бургомистерша решила немного утишить всплеск эмоций, приняв несколько рюмочек шнапса, после чего вновь уселась в удобное кресло. Но когда она мягко опустилась на сиденье, это не пошло на пользу яйцам, лежавшим там, и они разбились одно за другим, так что ни одного целого не осталось.
Бургомистерша недовольно вопросила: «Почему это я разбила эти прекрасные яйца?» На что хитрая служанка ответила, что между такими пышными мягкими подушками яйца могли бы лежать целехонькими до второго пришествия. А все дело в том, что эта негодяйка из Фюрта — злая ведьма: продает честным людям красивые с виду яйца, а они потом разбиваются.
Бургомистерша не преминула описать все случившееся своему почтенному супругу. Высокомудрый чиновник, ошеломленный тем, что в черте славного благочестивого города появилась какая-то ведьма, велел схватить бедную женщину и доставить ее в Нюрнберг, где ее вынудили вернуть до последнего гроша все полученные от бургомистерши деньги, после чего стража оттащила ее к городским воротам и вышвырнула за пределы города.
Оказавшись за городом, женщина остановилась на каком-то холме; высокая и тощая, как жердь, напоминающая скорее кол для хмеля, она принялась угрожающе жестикулировать жилистыми руками, потом протянула их в сторону Нюрнберга и громко крикнула таким пронзительным и режущим слух голосом, что его можно было принять за вопль самого дьявола:
Дьявол не преминул всеми средствами поддержать свою сторонницу, и во всех женщин Нюрнберга вселился бес, непреодолимо толкавший их садиться на корзинки с яйцами, давя находящийся там товар, так что, если кому до зарезу захотелось бы отведать хорошей яичницы, пришлось бы платить за нее чистым золотом.
Однако, как отмечает мудрый хронист, за одно яйцо вовсе не давали целого ведра вина, это всего лишь поговорка, возникшая довольно странным образом.
Некий достойный патриций решил положить конец дьявольскому наваждению, заставляющему бить все яйца, и велел под звуки труб и грохот барабанов во всеуслышание объявить, что та женщина, которая принесет ему яйца, получит за каждое целое яйцо ведро хорошего вина.
Среди многих женщин, попытки которых перебороть свою гибельную страсть кончались плачевно, нашлась наконец одна — жена мызника, скромная, благочестивая женщина, которая в тот злополучный день, естественно, тоже насмехалась и издевалась над мнимой ведьмой, а теперь вручила тому господину корзину целехоньких яиц.