У меня хватает сил лишь шмыгнуть носом, втягивая особо длинную соплю.
— Может быть, — продолжает Доктор, — для далеков ты ходячая авария, сплошная нестандартность. Но для меня ты просто потрясающая, и я очень рад, что тебя встретил.
— Упрямого нацистского барана с поликарбидной логикой, ать-два от забора до обеда? — не удерживаюсь я от шпильки, несмотря на желание сдохнуть.
— Про забор и обед я тебе никогда не говорил, — с шутливой обидой возражает Хищник.
— Ты это говорил про каледов, — бурчу, чтобы в очередной раз позорно не всхлипнуть. Но не получается, плечи трясутся словно бы сами собой. И вообще, как так получилось, что я уже не на сиденье, а вообще на полу, уткнутая в своего лучшего врага чуть ли не по самый затылок? Он меня на пол не стаскивал, значит, я сама ему на шею пореветь повесилась и даже не заметила. Ужас какой… Опозорилась по самые лампочки. И справиться с плачем по-прежнему не могу. Что это? Что со мной происходит? Я же всегда худо-бедно себя контролировала.
Нет, однажды не контролировала — когда отпинала ИВСМ. Но тогда ко мне пришёл истинный гнев. А сейчас? Что со мной происходит сейчас?..
— Чудушко скарианское, злопамятное... — бормочет Доктор. — Протест ходячий. И ты думаешь, с тобой кто-нибудь может справиться против твоей воли?
— Ты не представляешь, — всхлипываю в ответ, — как легко отнять мою волю, если знать способ. Она же у далеков избирательная. Перед приказом мы бессильны, пойдём и сделаем, и никакая воля не в счёт. Или ты всерьёз считаешь, что приказ забыть тебя, переданный из Изолятора, прошёл вот просто так, за красивые глаза Освин? Да каждый последний тупица понял, что это взлом. Но это был приказ, переданный по патвебу, с маркировкой высшего командования, и далеки ему беспрекословно подчинились. Мы безвольны перед дисциплиной. И если меня встроили в альтернативную систему ещё до активации, я ей подчинюсь, как только получу соответствующий сигнал.
— Угу, безвольны перед дисциплиной, — улыбается Доктор. По голосу слышу, что улыбается. — Сколько у тебя дисциплинарных нарушений, дисциплинированная ты моя?
Слегка тыкаю его кулаком в рёбра. Мог бы и не напоминать, как я вообще дошла до жизни такой, чтобы в главного врага далеков сопли мотать.
А ему всё мало:
— Без обид, но ты вообще в некоторых вопросах очень далека от образцового далека.
Тоже мне, скаламбурил. А то я не знаю. Ещё бы понимать, почему так. Хотя…
Сглатываю. Точно. Вот она, причина. А я-то, дура, всю жизнь голову ломаю, откуда во мне такая эмоциональность лезет. Спасибо, что подсказал!
— Частью посторонней программы была самоидентификация, — тихо признаюсь Доктору.
— То есть?
— Самоидентификация, — чего непонятного в этом слове? — По каледу.
— Оу… — тянет Доктор и даже отрывает меня от себя. Оценить зарёванную морду, что ли? Очень впечатляет, ага, Мать Скаро в позорных слезищах. Рожа вся горит, наверняка пятнами пошла. — По какому именно?
А сам роется в кармане брюк — сидя неудобно, знаю. Вытаскивает огромный платок, протягивает мне.
Звонко сморкаюсь.
— Я же тебе говорила, Велони Руал. Сначала я на одного из наших создателей нацелилась, но он не удовлетворял некоторым пунктам Общей Идеологии…
— Неужели на Шан? — Хищник перехватывает мой удивлённый взгляд и, самодовольно оскалившись, поясняет: — О противнике надо знать всё, в том числе о скелетах в его шкафу.
И вот вопрос, кого он под «противником» имеет в виду, нас, или…
Опять молча утыкаюсь ему в плечо, на этот раз уже совсем сама. Странно, но это придаёт сил. В конце концов, хныкала же я в Эпсилона на глазах у прототипов, ну похнычу и в Доктора на глазах у подсматривающих и подслушивающих низших видов. Фигня какая. Главное, я поняла, откуда во мне лезут все девиации поведения. Конечно, если самоидентификация по дикому предку в абсолютном приоритете, даже вперёд активационных инструкций, то чего удивляться, что я порой себя веду совершенно по-низшему и мне легко понимать инопланетных существ? Даже в поликарбиде, при общении с гуманоидами, я вылетала за все рамки допустимого поведения, а когда ещё и инстинкты новой оболочки подключились, вообще пиши пропало, мозги напрочь сорвало. Наши-то, наверное, сразу поняли, что к чему, но не стали мне говорить. Скорее всего, Император хотел, чтобы я сама в себе разобралась. Так сказать, тест на зрелость. Но теперь, когда причина установлена, я наверняка смогу полностью управлять своими отклонениями — если, конечно, мне дадут. Могут и не дать.
— Что ж, это объясняет твоё поведение и твой образ мышления, — шепчет скорее себе, чем мне, Доктор. — И вообще многое объясняет.
Я бы уточнила насчёт последнего пункта, но вместо этого звонко сморкаюсь. Проклятые слёзы. Они когда-нибудь кончатся? Но сил толком на себя разозлиться нет, а сидеть рядом со старым врагом, с которым мы знаем друг друга, как облупленных, так… уютно. И спокойно. И защищённо, словно в скафандре. Это, конечно, иллюзия и ненадолго. Но хотя бы немного. Хотя бы ещё скарэл. Просто чтобы унять ледяной ужас — ведь сейчас он отступил и не гложет меня изнутри холодной и голодной тварью.
— Слушай, вот ведь странно, а? — принимается рассуждать Хищник, словно старается заговорить мне зубы чем-то отвлечённым. — Мы с тобой всегда шли параллельными курсами, и лишь изредка мир так их искривлял, что они начинали пересекаться и постепенно завязались в узел. А сейчас вдруг выясняется, что ни одной случайности в нём нет, всё имеет смысл. Даже забавно, правда?
— Бред, — хлюпаю я. — Параллельно-пересечённый курс. Ты хоть сам понял, что несёшь?
— Не-а, как обычно, — тихонько смеётся Доктор. — Просто хочу вернуть свою старую добрую ТМД, которая никогда и ничего не боялась.
— Ошибаешься, — отвечаю. — Я всегда ужасно боялась. И тебя, и твоих союзников, и того, что вытворяла.
— По тебе было незаметно, — отвечает он. — Вот человечность порой и сквозь поликарбид светила, а трусости никакой и никогда не было.
Убила бы.
Растираю слёзы и сопли ладонью по щекам, так как больше уже некуда их девать. Платок мокрый, рубашка и воротник тоже.
— Ненавижу свои атавистические порывы. Особенно за такие моменты, как сейчас. Я высшее существо и не должна показывать чувства, тем более рядом с врагами.
— А я обожаю твои порывы, — отвечает Хищник. — Жаль, что они быстро заканчиваются, и ты снова запираешься в поликарбидных инструкциях, правилах и параграфах. Знаешь, я вначале даже думал, что тебя когда-нибудь прорвёт на перестройку взглядов, и ты для своего народа станешь чем-то вроде Ментора — если, конечно, знаешь, кто это.
Я киваю. Ой, не к добру он упомянул эту тварь. Уже выучила, что если у нас с Доктором мысли сходятся, то это всё к чему-то.
— Но потом, — продолжает он, — я вспомнил, на что походила империя Ментора. Я, конечно, всё это время в плену на Спиридоне просидел, но слышал, что хрен редьки оказался не слаще. Может, и к лучшему, что ты не пошла этой дорожкой.
Дорожкой… У меня вообще никаких дорожек не осталось, одни сплошные тупики. И от этой мысли слёзы опять рекой льются. Контроль потерян.
— Ну же, Тлайл. Ты же сильная, — Хищник крепко берёт меня за плечи, отодвигает и заглядывает в лицо. — Я знаю, что ты всё можешь, когда захочешь, — потом бормочет в сторону, — не думал, что скажу такое… — и снова обращается ко мне, — Ты же далек. Ну так и будь им.
Угу, сумасшедший далек в расклеившихся эмоциях, поржать. Когда-то я за такое Дельте по физиономии врезала от души, а теперь вот сама… никакущая. И никакие пинки меня не вылечат. Да и не станет рыжий меня бить.
Доктор уверенно встряхивает мою безвольную тушку:
— Как же твой любимый принцип «захватывать и разрушать»? Где твоё мотивирующее «уничтожить»? И вообще, куда делся маленький скверный далек, которого всегда придушить хотелось?
— Кончился, — хлюпаю я и внезапно захожусь очередной порцией рыданий. Ну чего пристал? Не могу я больше. Просто не могу. Вот, значит, как ломаются под обстоятельствами. В конце концов, я никудышный, но далек. А они, как верно заметил Хищник, спекаются в нестандартной ситуации.
Рыжий прекращает меня тормошить, лишь утыкает в себя и похлопывает по спине.