Глава 11
Я молча ела, не поднимая глаз от тарелки, Атон смотрел на меня. Кожа горела от его пристального взгляда.
– Как так случилось, что тебя продала родная мать? – нахмурился дей и отложил вилку.
Под проницательным взглядом черных, как сама смерть, глаз я поежилась, но все же решила ответить, хотя не могла понять – зачем ему это знать? Зачем заставляет меня переживать вновь то, что я так старательно похоронила глубоко в душе? Мне не понятны мотивы его поступков, и это нервирует.
– У матери долго не было детей, и тогда она отправилась в храм с просьбой. Богиня откликнулась, но поставила условие, что первую дочь надо будет посвятить ей. Мать согласилась, и через девять месяцев родилась я. А когда мне было три года, за мной пришла жрица. До шести лет я проводила в храме семь дней из десяти, училась и работала, а потом… Потом мать перестала меня забирать. Все закончилось.
– У тебя есть сестры или братья?
– Только сводные. У моей родительницы больше не было детей.
Богиня больше не отзывалась на ее мольбы… Она исполнила желание и отвернула светлый лик от нашей семьи.
Я отвела взгляд, рассматривая картину на стене. Большой белый круг, вверху изображена хищная черная птица, а внизу лежит огромный одноглазый… пес? Тоже черный.
– Это волк. Зверь крупнее собаки, агрессивнее и злее. Хищник, – заметил мой интерес дей.
– Почему одноглазый?
Атон жестко усмехнулся.
– Второй глаз он потерял в битве за волчицу.
– А птица?
– Ворон. Это мой тотем.
Тотем… тотем… где-то я слышала это слово… Нет, не помню. Но обязательно узнаю, мне ведь обещали пропуск в библиотеку.
Еще немного полюбовалась на гордого зверя и жуткую птицу и опять уткнулась в тарелку. Вкус еды я не ощущала, просто бездумно ела, чтобы меньше разговаривать, но Атона это не смущало, он продолжал задавать вопрос за вопросом: чему меня обучали, что заставляли делать, как наказывали, во сколько я стала сосудом для воплощения богини, что при этом ощущала… Да так настырно спрашивал, что утаить ничего не удавалось. Он тонко чувствовал, когда я хотела промолчать или слукавить, и тут же задавал наводящие вопросы. Наконец, мне это надоело. Сердце уже болело от горьких, как трава забвения, воспоминаний, а дей все ранил и ранил, заставляя вспомнить то, о чем я очень давно забыла.
– Прекрати, пожалуйста, этот допрос, я устала, – попросила тихо, не поднимая глаз.
Просьба, произнесенная тихим голосом, всегда срабатывает с сильными мужчинами, особенно если добавить немного горечи и слез. Атон был мужчиной, поэтому он наконец замолчал, налил мне вина и протянул бокал.
– Не обещаю, что больше не буду, но на сегодня хватит твоих воспоминаний. Выпей.
Мне нельзя, хмель делает меня уязвимой и свободной, безрассудной и смелой. Я только один раз пила неразбавленное легкое вино, когда богиня наградила меня своим присутствием. После того, как она покинула мое тело, старшая жрица поднесла мне полбокала медового вина. Я помню, как пила его, а потом очнулась на ступенях храма в окружении толпы мужчин… Оказывается, я танцевала весьма откровенные танцы. Сестра настоятельница только посмеивалась, когда я прибежала к ней в слезах стыда, и в утешение старая жрица, чья кожа была покрыта сложным цветочным орнаментом, поведала, что, когда она впервые попробовав вино, голой била в колокол главной башни…
Вино пахло виноградом и солнцем, и я не удержалась, сделала маленький глоточек. Вкусно. Когда-нибудь я покину этот город и сяду на корабль, плывущий в закат, и тогда я выпью вина. За мою победу, за мое будущее, за мечту.
– Ваши боги – обманщики.
– Это и твои боги тоже, – буркнула я.
– Она знала, что твоя мать больше не понесет, и обманула ее, забрав дитя, которое сама же и дала. Так в чем ее заслуга?
– Не нам судить о замыслах Великих. Мы всего лишь песок под их ногами.
– Великих? Ты о кучке зарвавшихся духов, которых давно пора выбросить из этого мира? Жрица, тебя лишили дома, материнской любви, выбора, и ты все еще веришь в сказки?
– Прекрати!
Я сжалась, ожидая громогласного голоса в голове или жалящей молнии в несносного мага, но было тихо. Боги не покарали бунтаря. Он все так же сидел напротив и смотрел на меня с жалостью.
– Ты сам служишь богине смерти! – выпалила я.
– О да… – Тон, которым это произнесли, нельзя было назвать почтительным. Скорее наоборот. В нем звучала угроза, да такая, что я поверила. – Но это ненадолго, жрица.
– А как это – быть сыном бога? – жадно поинтересовалась я и тут же прикусила язык.
Не забывайся, Инди, он не друг, он твой враг, и беседы с ним не должны доставлять тебе удовольствие. Помни, что он использует против тебя любое твое слово. Помни, кто перед тобой!