Через два дня в дверь кто-то постучал…
-Кто там?
-Органы опеки и попечительства…откройте!
Долго возились опекуны в холодильнике, в корзине с бельём, в шкафу, но ничего предосудительного не нашли и удалились, топоча сапогами…
Вскоре после этого случая Поплавского перевели в другую школу, где он относительно спокойно отучился второй, третий,четвёртый и пятый классы. Самые страшные события, по сравнению с которыми однократные перцовские побои казались милой шуткой, начались в шестом классе…
В тот день Поплавский разговорился с внешне интеллигентным одноклассником Паршиным. Он был каратистом, а Поплавского каратэ и всё, что связано с Японией, очень интересовало. Договорились, что Паршин обучит его приёмчикам разным… Но что-то очень уж странные приёмчики были. То по…гонадам себя ударить двумя кулаками, то ногой по косяку стукнуть. Каратэ там и не пахло. Точнее, настоящими приёмами каратэ. Зато уважение к сэнсэю Паршин начал прививать новоиспечённому ученику сразу же. Слово сэнсэя было объявлено законом, а иначе- отжимания. Поплавский терпел, ибо Паршин обещал впоследствии обучить его уже настоящему каратэ…
…А потом был тот злосчастный урок музыки, на котором Поплавский имел несчастье громко пукнуть, да ещё, как назло, в ту секунду, когда учительница снимала с одной пластинки тонарм древнего электрофона «Россия», чтобы поставить другую.
По классу разнёсся мощный рокот, усиленный утренним кефирчиком, будь он проклят, и банкой зелёного горошка вчера на ужин. – Фу-у-у…-деланно позатыкали носы одноклассники, хотя звука было куда больше, чем реальной вони.
С этого дня началась настоящая травля. Сэнсэй объявил, что Поплавский- «недостойный», но полномочия сэнсэя с себя не снял. Теперь он регулярно раздавал Поплавскому пощёчины своей рукой с часами.
Максима так и подмывало измордовать Паршина или всё рассказать маме. Но он чувствовал, что в драке с Паршиным не выживет, а после того, как мама придёт в школу, история опять попадёт на телевидение, после чего его в этой школе затюкают совсем. При существующем же раскладе его хотя бы учителя в открытую не трогали…
Поэтому он продолжал терпеть. Всё было спокойно на тех уроках, где класс сидел в полном составе, поспокойней было даже на уроке физкультуры, хотя там мужская половина класса собиралась замкнуто- там физрук за стенкой сидел. Настоящий ад наступал, когда приходил урок технологии…
Сама специфика преподавания этого предмета в данной конкретной школе давала ясно понять, что нормального, организованного учебного процесса на этом уроке не будет. Для начала, технологию у мальчиков в этом классе вела женщина, а она не могла полноценно показать хотя бы элементарную технологию изготовления табуретки. Существовали учебники , и станки стояли, но сто хороших учебников не заменят одного башковитого специалиста, и любой станок без хорошего мастера- лишь груда алюминиевых плит, валов, червяков и бабок… А таким специалистом учительница не являлась- в станках молоденькая выпускница какого- то непонятного «техникума отраслевых технологий и бизнеса» по специальности «повар-технолог» была ни бум-бум.
Затем, эта женщина была весьма слабохарактерной и затюканной. Ведя урок по неким загадочным проектам и давая домашнее задание делать какие-то проекты, пятёрки она ставила уже тогда, когда ей показывали исписанный хоть какими-то словами листочек. Показателен тот факт, что однажды ученик выдал за реферат перепечатку какого-то романа , изобиловавшего матерной лексикой, и она, даже не глянув на текст, молча черкнула в журнале заветную циферку.
Издевались над ней в открытую, не боясь никого и ничего, словно и впрямь дело было в тюремной камере на «чёрной» зоне. Вот далеко не полный список методов издевательств: у неё, несчастной обладательницы зрения в минус девять диоптрий, однажды каблуком растоптали очки; ей втыкали в сидение кресла настоящую швейную иголку; взломав телефон, гоготали над эсэмэсками и обещали всем разгласить информацию; наконец, на голову ей надели как-то туалетное ведёрко с педалью, полное использованных бумажек и листиков, после чего мелом на спине нарисовали мужской половой орган и подписали: «ВИТЯ( так звали молодого возлюбленного девушки, о чём эти садисты узнали из прочитанных эсэмэсок) + ЛЕНКА=…..(здесь следовало совершенно нецензурное слово, напоминавшее по звучанию название одного из водных видов спорта и обозначавшее половой акт)». Когда она нагибалась над мусорной корзиной, чтобы выкинуть карандашные очистки или использованные носовые платочки, её пятая точка опоры тут же попадала в объективы фотокамер, после чего снимки выкладывались в «чатик», а наиболее бессовестные ученики подходили сзади и телодвижениями, похожими на бразильский танец реггетон, изображали постельную сцену…Немудрено поэтому, что девушка, как она сама признавалась со слезами подонкам-ученичкам, готова была не то что пятёрки даром поставить - всё своё имущество, кроме жизни, отдать, только б ы больше не трогали. Витя хотел было заступиться за девушку, но она сама его отговорила- не хотела, чтобы он в тюрьму из-за неё сел. К другим учителям обращаться бесполезно было- выгонят за профнепригодностью, а работы никакой другой нет, и родителей нет… А полиции девушка боялась. Да, именно боялась полиции. В её сознании, как и в сознании практически любого другого человека, соблюдающего закон, любой визит в полицию каким-то неуловимым образом увязывался со страхом наказания за мнимые правонарушения. Ибо все помнили беспощадный тезис: «Незнание не освобождает от ответственности». «Я-то могу не знать о существовании какого-то закона,- думала Елена, - а они знают все законы. Возьмут да и откопают что-нибудь этакое…» И именно из-за этой фобии, иррациональной, как и все фобии, но в довесок ещё и весьма опасной, художества ученичков остались безнаказанными. А между тем они уже могли понести наказания- хотя бы в виде отправки где-то на год-другой в уютненькое учрежденьице на высоком берегу Амура- Хэйлунцзяна.