Именно потому, что, как ему казалось, правоохранительная система самим своим существованием несла ему угрозу, у Еленина развилось опасное чувство, которое он скрывал от своей матери-судьи городского суда: ненависть к правоохранительным органам, а в особенности- к правосудию. Прочитав в новостной ленте о поимке опасного преступника, Еленин, человек, которому убийство было глубоко противно, желал вынесшей(шему) преступнику приговор судье скорейшей смерти от ножа этого самого преступника, а ему самому- удачного побега. А услышав о чьей-то казни где-нибудь в Африке, Еленин вообще в бешенство приходил. Он прыгал по комнате и представлял. как вынесшего приговор судью бьют башкой о перекладину виселицы, на которой повесили осужденного, или попросту терзает озверелая толпа. Потом он остывал, ужасался своим мыслям, привычным жестом клал под язык таблетку валидола, который, будучи препаратом для сердечников, тем не менее нёс успокоение и ему, неврастенику… и успокаивался. До следующей новости или опасной мысли.
В общем, Еленин был человек весьма нервный и опасливый. Но это не помешало ему вести в институте весьма бурную и активную жизнь. На курсе его звали Кобеленин - потому как постоянно гулял то с одной, то с другой девушкой, и заходя к ней домой, вёл себя вовсе не как пленный партизан в застенках гестапо- только в его группе уже тишком было сделано три аборта.Не был он безгрешен и насчёт дури- уже раза три мать-судья, надавав великовозрастному дитяти по башке, платила огромные штрафы за то, что любимый сынулька выкурил пару «косячков» с марихуаной, купленных у ушлого представителя неопознанной среднеазиатской национальности, за то, что был пойман в институтском туалете с инсулиновым шприцом в локтевом сгибе и облаткой невесть где взятого рецептурного димедрола, наконец, за то, что с расширенными зрачками нарезал круги по детской площадке, предлагая непристойности маленьким девочкам и невидимым хлыстом гонял по скамейкам цирковых лошадей…
Алкоголиком же он вообще был жутким. Хлебом не корми-дай напиться, да не просто напиться, а ужраться, да так знатно, чтобы месяц уборщица тётя Поля припоминала, как она заблёванный по самое не хочу не могу нужник чистила. Пил всё, что горит, и везде, где можно- один раз его, набухавшегося, как говорится, в дупель, нашли лежащим на куче мусора рядом с автомойкой, а рядом лежала бутылка стеклоочистителя. Думали, концы отдаст или ослепнет в лучшем случае, а он хоть бы хны- прополз привычной тропою до «белого брата», выпил сиропчика какого-то из флакона маленького, и всё как рукой сняло, к вечеру уже к девке очередной своей побежал…