-Так,- сказал он. – Ты, Карелин, проводи товарища Поплавского до раздевалки. Бубеев, ты сгоняй за фельдшером. А вас, Елена Андреевна, попрошу пройти ко мне. Скотина эта оклемается, и будем полицию вызывать…
Через минуту фельдшерица уже накладывала на разбитое паршинское рыло кубическую ледышку, приматывая её медицинским жгутом, распыляла на бубнообразный ожог белую пену пантенола из баллончика...
-Сильно тебя отделали, террорист,- с металлическим смехом тяжело сказала она.- Вставай, жертва беспорядков, фюрер недорезанный!
-Ты, с…, поплавок долбанный, ещё получишь своё,- прошипел Паршин и под ручку с фельдшерицей поплёлся из класса восвояси.
Вскоре, беззвучно мигая проблесковым маяком, к зданию резво подкатил патрульный «уазик». Из него выскочили два бравых парня в синей форме, с автоматами на лямке через плечо, рысью пробежали по лестнице и влетели в медпункт, где сидела довольно бравая компания: мрачный и ощеренный Паршин с кубом льда на носу, с окровавленной и обожжённой рожей, стоящий возле ростомера, Поплавский в замызганном и порванном пиджаке, заплаканный, с трясущимися коленками, сидящий на ослепительно белой кушетке возле морозильника, встрёпанная, с измазанным смесью туши, губной помады, теней и слёз лицом, с одной серёжкой, дрожащая Елена Андреевна, в нетерпении притопывающий ногами дежурный администратор Кычкин, а где-то вдалеке- спокойная и невозмутимая, как олимпийский бог , фельдшерица Яна Константиновна в испачканном кровью белом халате.
Несколько секунд была немая сцена: патрульные, позвякивая автоматами и наручниками, оглядывали участников потасовки.
-Что произошло?- первым нарушил молчание старший патрульного экипажа.
-Вот этот вот меня пытал током,- медленно произнёс Поплавский , указывая на Паршина.
-Да , и нам пришлось применить необходимую оборону,- заикаясь, неровным голосом сказала Елена Андреевна.
-Этот, которого измордовали- он известный всем начинающий садист, - официально ,будто отдавая рапорт, сказал Кычкин.
-Видно, на фоне нервного срыва он и измордовал его так,- поставила диагноз Яна Константиновна.
-Он врёт всё! Я просто пошутил!- промычал Паршин…
Вскоре стражи порядка уже писали протокол, затем, козырнув, повернулись на каблуках и укатили.
Поплавский забрал из класса рюкзак и молча пошёл домой.
Дома его долго ощупывали, оглядывали, расспрашивали до мельчайших подробностей- аж тошно стало!
На следующий день было большое собрание в кабинете директора. Досталось на этот раз всем- и Паршину, и Поплавскому . Но на этот раз больше виноватым оказался Паршин . Через неделю состоялся суд, и Паршина-таки упрятали на три месяца в зловещую спецшколу. Но Поплавский был этому не очень рад…
…А начальство школьное ему ещё недели три говорило:
-Ты понимаешь, безмозглятина, что из-за тебя едва всю нашу жизнь не раскопали?!
О чём шла речь- навеки осталось тайной…
В седьмом классе все уже знали, что «Поплавок у нас психованный», и предпочитали в открытую с Поплавским не связываться. Так, по мелочам подкалывали. Но в восьмом классе уже началось что-то серьёзное. Поплавского обвинили ни много ни мало в нетрадиционной ориентации. Причины? Какие могут быть причины! Нет девушки- значит, гей. И всё тут. Вот такие пироги… То, в какие условия поставили Поплавского, напоминало жизнь «опущенных» «на зоне». Для него не поленились отделить отдельное место в туалете с надписью «ТУТ ПИНЧИ СИДЯТ », никто ему руки не подавал – «она у тебя в г…», продолжали третировать на почве наличия мифической и якобы невыносимой вони, регулярно «делали уборку» -вытряхивали портфель, выворачивая его наизнанку, специально именно в те моменты, когда по коридору проходили учителя, ставили на его страницу в социальных сетях непристойные фотографии, а однажды попытались надеть ему на голову презерватив…
-Что вам от меня надо?- с непередаваемой тоской спрашивал Поплавский.
-Чтобы ты чистым был,- отвечали враги.
Но когда он станет «чистым», было неясно.
Относительно спокойно стало только в одиннадцатом классе, но Поплавский не смог оправиться от нервного потрясения, его оценки были недостаточно хороши, он не поступил в институт и отправился в армию…
Казармы с голубыми буквами «МЕЖДУНАРОДНЫЕ МИРОТВОРЧЕСКИЕ СИЛЫ» внушали какую-то призрачную надежду. Но Поплавский понимал, что это такая же армия- со строгими порядками, с секретностью и, увы, с дедовщиной… Ибо хоть двадцать пять лет, хоть два года, хоть год службы прикажи вводить,- всегда найдутся люди, готовые заявить: «Ты должен подчиняться нам! Мы уже опытнее тебя, мы здесь уже десять лет (полтора года, полгода) сидим!»