«Будем жить, мужики!...»
…Сасебо!...
Ты раскинулся по берегам залива, просторен и широк, верный страж японской земли…
Многое ты помнишь. От твоих длинных, величественных пирсов отходили и благородные парусники, громившие армии озлоблённых на весь белый свет удельных князьков-сёгунов, и новомодные в своё время для твоей матери- страны Нихон- шарового цвета дредноуты,- их тени и тени загубленных ими героических белоснежных кораблей русского флота до сих пор видны в недалёком отсюда Цусимском проливе,- месте славы твоей матери и месте памяти и скорби для нас,русских…
Из твоих гаваней выходили дождливой ночью, скрываясь от рыскавших в океане подлодок allied force, многотонные громилы, начинённые самым современным оборудованием, и в океане слышались хлопки- это прибавлялось мин в цепях заграждений, а позже, израненные, покрытые чёрными ожогами, возвращались сюда- в твои гавани- и снова шли в бой…
Видел ты и энергичных союзников, что выводили в море твои корабли и подлодки, но уже не для боя, а для позорной гибели с открытыми кингстонами на дне океана…
Многое видел ты, Сасебо. И теперь тебе предстоит стать форпостом борьбы с новой угрозой человечества, эпицентром сейсмических волн, что потрясут бесчеловечные устои канантропов.
Справишься ли ты, Сасебо?...
… Машина в последний раз рявкнула мотором и остановилась , едва не ткнувшись передком в ворота из сетки- рабицы, на которых висела табличка с надписью на японском языке. В японском Кузюрин не знал ни бельмеса, но интуитивно понимал, что эта надпись не может означать ничего иного, кроме как «Проход воспрещён», «Запретная зона» или что-то в этом роде…
-Мацу! Дэнтай! Сосо! Стоп! Хальт!- раздалось на пяти языках одновременно. Из ворот выбирался японец в чёрном скафандре, с «эм-шестнадцатым» за спиной и «глоком» в кобуре.
-Who are you?- начал он.
-А по сопатке? – выдал водитель Карцев.
-А-а… Русики?...-улыбнулся японец…- Русики… Япона хорэмасу…ру-би-ти русики…
-Рубить? Чё он несёт? –удивился Карцев…
-Да не дёргайся ты и не психуй… -улыбнулся Кузюрин.- «Любить» он говорит. Звука «л» у них нет, вот он и выговаривает «рубить»… А ты уж распсиховался!
-Япона хорэмасу русики…- в подтверждение этому ещё обаятельнее и учтивее улыбнулся японец. –Ватаси-ва Рюносукэ -дэс… Сакэ!- Он достал из ранца плоскую бутыль с иероглифами…
-Нет, япона…- усмехнулся Кузюрин.- Нам не до сакэ. Ты нам скажи, где корабли… Ко-ра-бу-ри.- повторил он, нарочно коверкая русские слова на японский манер, чтобы было понятнее.- Шипс, понимаешь? Шипс… шифф…чуань…- ему в голову лезли все языки вплоть до китайского… Фунэ!-тут он вспомнил вычитанное в каком-то романе писателя Пикуля японское слово, которое там, правда, означало утлую рыболовную лодчонку, но в восточных языках, как подсказывал опыт, на словах не отличается так уж сильно рыболовецкий челн и огромный линейный корабль…
-А-а, фунэ? Ни икоё…хой-дём. Хо-ка-зу. –вдруг выговорил японец.
(«Они же «п» на «х» заменяют…- вспомнил Кузюрин).
Автомобиль медленно ехал по территории, а японец показывал дорогу к порту. Виднелись контейнеры, кран-балки, бухты тросов и кабелей, стоп-анкеры и прочий антураж припортовой зоны, а вдали покачивались, будто лошади на выпасе, чёрные сигарообразные туши подводных лодок. Объезжая какие-то ящики и столкнув один чахленький фронтальный погрузчик, подъехали поближе…
-Уоту…- сказал японец.- Фунэ. Бо-е-ви ко-ра-бу-ри.
-Пойдём…- пробасил Кузюрин.
Они подошли к одной из ошвартованных подлодок и прыгнули на её гладкую, словно новенькая школьная доска, палубу. Люк обнаружился за рубкой.
-Давай…- сказал Кузюрин. –Оп… Береги голову.
Внутри всё оказалось в общем-то знакомо Кузюрину- те же вентиля пожарной системы, которые на отечественных подводных лодках подписывались мягко говоря, неоднозначной в русском языке аббревиатурой «ЛОХ», те же круглые тесные переходы между отсеками( правда, здесь они были ещё теснее из-за природной миниатюрности японцев), те же тупорылые рыбины торпед в носовом отсеке, толсто смазанные солидолом, на флоте называвшимся красивым, по-французски благородным словом «тавот».
-Ну что, товарищ матрос… осваивайтесь, - добродушно усмехнулся Кузюрин.
-Есть!-дурашливо откозырял Карцев.
Кузюрин осмотрел жилой отсек. Здесь, вопреки его ожиданиям, татами на полу кучкой не лежали, а висели брусья-бимсы, на которых висели милые сердцу морского офицера аккуратнейшие, белоснежные, аккуратно пронумерованные коконы флотских коек-подвесушек- ну, точь-в-точь родимая «чёрная дыра»!
На камбузе тоже ничего, что принципиально отличало бы именно японскую подводную лодку, разве что электрическая рисоварка в углу и бутыль с иероглифами на полке. Всё было аккуратно разложено и только дожидалось хозяев. Но Кузюрин достал только два индивидуальных рациона в запаянных коробках и один съел сам, а второй отдал Карцеву. Внутри были только протеиновые батончики и какие- то леденцы… сплошной сахар! Аж печень наружу вылезла.