Наконец, усталость и хмель сделали своё дело. Вихра накрыло тяжелым забытьём. Во сне он вдруг очутился дома, и увидел, что на их с Рысей хуторе пожар, вся изба уже в огне и дыму, а выскочить нельзя, потому что кто-то на крыльце поставил сеть.
Проснулся Вихор внезапно, взмокший, с тяжелой головой. В щели между ставнями зло палило предвечернее Око. Малыш в корыте возился и горько плакал. Уха лежала неподвижная, странно вытянувшаяся, бездыханная. «Эх, отмучилась, — разочарованно сказал Вихор. — А малец-то голодный…» Было ясно, что без материнского молока ухокрылыш скоро ослабеет, перестанет плакать, а потом уснет навсегда, так и не узнав радости ночного полёта. Вихор нашарил на полке оставшуюся со вчера краюшку хлеба, оторвал кусок от тряпицы, в которую хлеб был завёрнут, смочил водой немного мякиша и завернул в соску. Малыш жадно схватил её, но продолжал подхныкивать. «Ладно, была-не была, отнесу тебя к твоим родичам, пока Око высоко». Решив так, Вихор кинул взгляд на мёртвую уху, и ему вдруг пришло в голову, что случись самому сгинуть где-нибудь в лесу, он бы замолвил словечко перед Пресветлым Маэлем за существо, которое дотащило бы то, что от него осталось, до их с Рысей околицы.
Уха была мелкая и совсем не тяжелая, но крылья мешали. Пришлось их отрубить. Не ломаное крыло можно было бы позже продать, так что Вихор отложил его в сторонку, а оставшееся рассёк на части топором и как можно плотнее закатал в рогожу вместе с телом ухи. Получившийся тюк укрепил двумя ремнями за плечи, а малыша сунул за пазуху, где тот вцепился коготками в рубашку и тут же затих в тепле и темноте.
У берега Ночь-реки Вихор скинул поклажу в лодку. Осталось протолкаться сквозь заросли камыша и рогоза на открытую воду, а там уж до ухокрыльих нор было рукой подать. Нагретая Оком вода мягко обегала шест, поблёскивали серебром мелкие рыбёшки. Тишина кругом стояла такая, что звенело в ушах, но Вихор не сомневался, что с обрыва за ним наблюдает множество внимательных глаз. Даже не пытаясь прятаться, он вывел лодку к яру, остановился, вогнав шест в дно, затем повернулся к норам и резко свистнул. С десяток ухокрылов сейчас же вылезли на стену и замерли, готовые в любой миг сорваться в полёт. Тогда Вихор медленно развязал свёрток и свалил его содержимое за борт. Несколько ухов тут же беззвучно поднялись в воздух. Описывая круги и петли над водой, они по очереди спускались, рассматривали то, что река неторопливо уносила течением. Вдруг один из них страшно закричал, кинулся прямо в реку, шумно заплескав крыльями по мелководью. Остальные как по команде развернулись, и к Вихру со всех сторон помчалась стремительная, неминучая крылатая смерть.
Когда до ближайших когтей оставалось меньше пары вздохов, Вихор распахнул зипун, показав повисшего на рубашке ухокрылыша. Несущийся на него строй в миг разметало, разбросало в стороны, словно листву порывом ветра. Тревожно перекрикиваясь, ухи отлетели назад, к обрыву, расселись у нор. В воздухе остался только один — тот самый серебряный ух, которого Вихор выслеживал накануне. Очень медленно и мягко, всеми движениями показывая, что не собирается нападать, серебряный опустился на корму лодки и сложил крылья. Вихор встретился с ним взглядом и даже слегка удивился: не было в этих глазах ни страха, ни озлобления, только настороженное внимание и немой вопрос. «А, понимаю», — сказал Вихор, осторожно отцепил от своей рубахи коготки малыша и положил его на дно лодки. Сам же потихоньку отодвинулся к носу, держа перед собой пустые раскрытые руки. Ух стремительным движением подхватил малыша и в тот же миг взмыл в воздух, даже не покачнув лодку. «Вот теперь точно пора сматываться, и как можно быстрее», — сказал сам себе Вихор, торопливо разворачиваясь к берегу.
Лодка Вихра уже вошла в камыши, когда он позволил себе кинуть беглый взгляд через плечо в сторону яра. Над водой с криками метался черный ух, а серебряный летел рядом, сдерживая его беспорядочные движения, заботливо оттесняя то от обрыва, то от кромки воды. Наконец, они вместе опустились куда-то в камыши. Вихор соскочил на берег и, не медля более ни мгновения, рванул к спасительным кустам.
Грис осторожно убрал крыло со спины Нуара. Его бедный друг по-прежнему был вне себя от горя и гнева, но уже хотя бы не рвался в безумный, неуправляемый полёт.
— Почему, ну почему? Зачем ты не позволил мне догнать эту тварь и выдрать ей глаза? — яростно спросил он, подняв голову из примятых камышей.