«Мне сдается, что я любил всех своих детей одинаково в смысле интенсивности. Говорю „сдается“, потому что измерять чувства способа нет, но любил с разными оттенками. Младшего Вову (Всеволода) оттого ли, что он был самый маленький, из причины ли, о которой сейчас скажу, — какой-то болезненной, опасливой любовью.
Однажды, когда ему было около двух лет и он с матерью и няней гулял на улице, к ним подошел известный всем в городе Ростове дурачок „юродивый“ и погладил малютку по головке.
— Не нудь его, не неволь, — сказал он жене, — проживет только девять лет.
Словам идиота придавать значение, конечно, глупо. Но глупо или нет, они болезненно отозвались в душе. Особенно на мать они произвели неизгладимое впечатление».
Отец подробно описал в мемуарах постигшую семью трагедию — в 1895 году умер одиннадцатилетний Вова (Всеволод):
«Однажды, после возвращения из одной из наших охотничьих экспедиций, меня вызвали в Петербург, где я пробыл дольше, чем собирался. Когда я вернулся, я застал младшего сына в постели.
У него был дифтерит. К счастью, опасность уже миновала, но ребенок был не тот, каким я его оставил. Веселый, жизнерадостный мальчик затих, ушел в себя.
Почуяв детским инстинктом нашу тревогу, он старался казаться веселым, шутил, смеялся… но мы понимали, что от этого напускного веселья веяло ужасом смерти.
Видели ли вы цветущего, жизнерадостного ребенка, всем своим существом рвавшегося жить, которому ясно, что он должен умереть?
Долгие дни, нескончаемые ночи он говорил о том, как счастлива была его жизнь, как сладко жить, как весело играть, бегать в саду, о том, что скоро ни его, ни жизни, ни сада — больше не будет.
Видели ли вы ужасом объятого ребенка, умоляющего отца не позволить страшному старику его схватить?
Слыхали ли вы последние распоряжения умирающего малыша? Обсуждение, кому какие передать игрушки, просьбы беречь его никому уже не нужную няню, не плакать, когда в яму его зароют черные люди, не бросать его картонных актеров…
Мы этот ужас пережили… На другой день после его похорон мы поехали на кладбище. На свеженасыпанной могилке сидел юродивый и играл камешками.
— Тут, тут наш ангелочек, — радостно улыбаясь, сказал он.
И мы с ужасом вспомнили то, что ровно девять лет тому назад предсказал он матери».
Петру тогда было уже 15 лет. Не приходится сомневаться, что он был потрясен смертью младшего брата, которого горячо любил. Быть может, с тех пор Петр Николаевич начал верить в предсказания и в судьбу. Как знать, не увидел ли Николай Егорович в этой несправедливой, оглушающей смерти и в сбывшемся пророчестве юродивого предзнаменование тех кровавых потрясений, что ждали Россию в начале XX века? А его старшему сыну еще предстояло повидать на своем веку сотни, тысячи убитых. Но наверняка именно первая смерть, да еще столь близкого человека и в столь юном возрасте, сильнее всего потрясла его. И, быть может, как раз гибель Всеволода ожесточила Петра, и он уже спокойнее воспринимал людские жертвы и без больших душевных мук проливал кровь как внешних врагов — японцев, австрийцев, немцев, так и соотечественников, с которыми пришлось схватиться в Гражданскую войну.
(Много лет спустя, во время борьбы с красными на Северном Кавказе, Петру Николаевичу довелось встретить казачонка, почти ровесника покойного брата Всеволода, который ходил убивать прятавшихся в плавнях большевиков и уже убил семь человек. Наверное, Врангель был особенно потрясен этой встречей, потому что живо представил на его месте Всеволода.)
Врангели с детьми уехали в Петербург в 1895 году, вскоре после смерти младшего сына. В начале года Николай Егорович оставил свою должность в РОПИТе, но его связь с Ростовом не прерывалась еще несколько лет. В мае 1897 года его выбрали в гласные городской думы. В сентябре он баллотировался на пост ростовского городского головы, проиграл выборы во втором туре, но с очень достойным результатом — 22 голоса против тридцати шести, особенно если учесть, что он постоянно жил не в Ростове, а в Петербурге. Только в январе 1899 года Врангель-старший сложил с себя обязанности депутата городской думы, которая вынесла ему благодарность «за полезное для общественных интересов сотрудничество».
Тем временем Петр Врангель поступил в 1896 году в Горный институт императрицы Екатерины II в Петербурге. Не чурался он и светских мероприятий, будучи, по мнению его однополчанина А. А. Игнатьева, едва ли не единственным студентом технического института, принятым в высшем обществе. Можно не сомневаться, что высокий красавец (рост Врангеля был 1 метр 93 сантиметра), стройный, чернобровый, с породистым лицом, пользовался успехом у дам. Но мы ничего не знаем о его романах ни до женитьбы, ни после. Быть может, их и не было, ведь Петр Николаевич был очень верующим человеком.