Низко плывущие облака затянули луну голубой дымкой. Сухой ветер прошелестел по аллее, шевеля уже побуревшую траву и высасывая влагу из зеленой. Джейс провела рукой по затылку. Он был влажным от пота, а грязь и старая кожа скатывались под пальцами. Она откинула взъерошенные волосы с того места, где они прилипли к лицу. Она тосковала по прохладной воде и зеленым берегам с травой, по покою своей фермы. И Чесс пугал ее.
- Значит, ты думаешь только о своем желудке? Голод заставляет тебя забывать, что правильно, а что нет? - Джейс впилась в него взглядом.
Мальчик поежился.
- Но как мы можем быть уверены, что то, что неправильно в нашем мире, неправильно и здесь? - упрямо спросил он. - Разве в разных мирах не могут быть разные правила? У нас нет ни рабства у зверей, ни горящего дня. Здесь у них есть и то, и другое. Если день подходит для этого места, возможно…
Джейс схватила Чесса за плечо, держа ребенка прямо и неподвижно.
- Тише! - свирепо сказала она. - Что это место сделало с тобой? Ты когда-нибудь станешь таким, каким был? О, Чесс, Чесс, если бы только все это можно было исправить. - Ее слова иссякли, и она стояла, глядя на склоненную голову своего сына, как на печальную сломанную игрушку. Она больше не могла найти слов или причины, чтобы произнести их. - Пойдем. - Она взяла его вялую руку. - У нас есть то, что он дал нам на обмен. Мы пойдем на рынок и обменяем это на еду. Ты почувствуешь себя лучше с чем-то свежим и зеленым в желудке. Пойдем.
Он безропотно брел рядом с Джейс. Он бросил единственный взгляд на лошадь, которая не понимала своей свободы. Она спокойно щипала траву в переулке. Ее хвост сделал длинный, медленный взмах.
Как только Вандиен покинул их прошлой ночью, Джейс привела его прямиком обратно в лачугу. Они вместе грызли сухой хлеб и, сбившись в кучу, сидели в хижине, почти не разговаривая, но утешая друг друга. Когда рассвет начал отравлять ночное небо, они поспешили внутрь, чтобы закрыть дверь и запихнуть плащ в щель.
- По крайней мере, теперь мы знаем, как долго продлится тьма в этом мире, - сказал ему Джейс.
Несмотря на вчерашнее ночное бдение, ни один из них по-настоящему не доверял темноте этого мира. Сам факт, что она может быть поглощена днем, делал ее коварной вещью, не добрыми вечными сумерками дома, а другом-перебежчиком, который выманивал их из укрытия, чтобы предать.
- Сначала мы зайдем на рынок, - сказала ему Джейс. - Затем мы пойдем к Вратам. - Он слышал легкую дрожь в ее голосе и знал, что она излагает свои планы вслух, чтобы укрепить их в собственном сознании. Чесс мысленно вернулся к дому и рыночному времени. Он хмурился в жаркой темноте, пока тащился вперед. Казалось, это было так давно; воспоминания о том времени казались чужими и туманными, словно покрытыми пылью. Он вспомнил рыночный луг у темной реки и громкие крики фермеров, приветствующих друг друга. Корзины из тростника, привязанные к их спинам, были доверху набиты фирменными блюдами их ферм. Каллен, его дядя, расстилал плетеную травяную циновку на своем обычном месте, а из своей глубокой корзины высыпал горку спелых красных куортов, кожица которых была твердой, как древесная кора. Он всегда приберегал самые большие и сладкие для Чесса. Его большой палец проделывал дырочку в кожуре, и он отдавал его ему. Чесс сидел на своем собственном коврике, высасывая прохладный сок и мягкую мякоть из куорта, пока занимался торговлей. Вокруг него были навалены продукты с их фермы: редис, репа и брюква с натертыми до блеска корнями и хрустящими зелеными листьями. Продукты, оставленные на коврике в конце рыночного времени, Чесс выкладывал своим друзьям, смеясь над их притворными отказами и получая от них их собственные излишки. Рыночное время было временем изобилия и обмена. Мысль о рынке, даже в этом бесплодном мире, приободрила его. Он поспешил подстроиться под шаг Джейс.
Сгрудившиеся глинобитные дома, выстроившиеся вдоль пыльной улицы, угрожающе смотрели на них. Джейс сначала вздрогнула от желтого света в окне, но вскоре обнаружила, что он вполне терпимый, если держаться на расстоянии и не смотреть прямо на него. Он не вызывает волдырей на коже, но придает повседневным предметам неприятно резкий вид, делая их приглушенные цвета грубыми и тяжёлыми, поскольку они отбрасывают сбивающие с толку тени. Джейс взяла Чесса за руку и ободряюще сжала ее, но сама не чувствовала уверенности. Улица стала шире, и они прошли мимо широко открытых дверей, из которых широкими полосами лился желтый свет. Оттуда доносились громкие голоса, хриплые или сердитые; Джейс поторопила Чесса. Они не подходили близко к освещенным зданиям, а держались подальше от центра улицы, торопливо пробегая через лужи света, как через разлитые помои. Они резко свернули, и Джейс оттащила Чесса в тень высокой повозки. Они пришли на рынок, освещенный пляшущими факелами, где толпились те, кто не занимался своими делами днем. Некоторые, правда, предпочитали делать покупки только в вечерней прохладе, но немало было и таких, чьи сделки не выдерживали дневного света.