Когда потом вышибло все жировые пробки, а поры расширились до самой последней морщинки, он скатился вниз, обтерся мочалкой со щелоком, выплеснул на себя две бадьи горячей воды, открыл дверь, пулей промчался до реки, ухнулся в черную воду, стремительными саженками проплыл до того берега и обратно, забежал опять в баню, черпнул полными горстями воды, плеснул на камни и снова прыгнул на полок.
– Это ты зря, ведун, – посетовала женщина. – Наши русалки злые. В иных местах, сказывают, за своим гребешком токмо ходят да просят. А наша порой и за чужое добро извести готова. Варварину сыну когтями след на ноге оставила, до зимы не заживало. Забаву, когда белье та полоскала, за руку ухватила да с мостков сбросила, чуть не утопила. И тоже след от когтей остался. И иных хватала, коли в реку заходили. Гляди, и тебя схватить может. Что делать станешь?
– Так русалке от мужика завсегда одно надобно, – рассмеялся Олег. – Хоть злая, хоть добрая, все еди...
Договорить он не успел, поскольку селянка окатила его бадьей ледяной воды из бочки:
– Ишь, охальник, речи каковы ведет! Нечто сам не блазится, что кот на сметану. Обмывайся давай, да пошли. Темнеет ужо, хозяину баню оставь, ему с малым народцем тоже погреться хочется. Спускайся, потру и я тебе спину. Это не страшно, не бойся.
Одежды у Середина уже не было, и через полдеревни пришлось шагать, обмотав чресла широким льняным полотенцем, поверх которого ведун опоясался саблей – не мог же он оставить оружие в чужом доме! Зрелище, наверное, было достойным запечатления в легендах и сказаниях – но, к счастью, тропинки и завалинки Чалова успели опустеть. Жители разбрелись по избам, что уже засветились окнами, затянутыми желтыми бычьими пузырями. Окно Беляниного дома тоже светилось – селянка оставила в масляной лампе слабый огонек.
Длинной лучиной женщина вытянула фитиль на длину в полпальца, отчего язык пламени вырос сразу на несколько сантиметров, лучиной же запалила второй фитилек. Изба наполнилась светом. Хозяйка пощупала одежду, развешанную над еще горячей, хотя и прогоревшей печью, кивнула:
– К рассвету поди досохнет. А дотоле она и ни к чему. – Затушив лучину, женщина повернулась к гостю: – Забирайся на полати, там постелила. Так что скажешь, добрый молодец, действует на тебя обчая немочь, али можешь силу показать.
– Имей совесть, только что из бани! – взмолился Олег. – Давай передохнем хоть немного.
– Мой муж, светлая ему память, как пред Сварогом клятву принесли, так два года и «передыхал», – тяжело вздохнула селянка. – Ан и ты туда же.
– Да от таких намеков кто угодно в себе уверенность потеряет, – пробормотал Середин.
Слова Беляны вернули ему осторожность, и молодой человек, нашептав наговор от морока, забрал у хозяйки лучину, зажег, прошелся по дому – и не без удивления обнаружил за печью молоденькую тощую змею. Та попыталась нырнуть в подпол – но рохля есть рохля, пусть и молодой. Ведун успел пристукнуть нежить раньше, чем она скрылась в трещине пола.
– Однако... Не успел одного извести, уже новый народился. Быстро они... Слишком быстро для обычной нежити.
– Ты о чем, знахарь?
– Ни о чем, – задул лучину Олег и скинул полотенце. – Чего еще в темноте делать, как не в постели баловаться? Иди, проверяй.
Беляна рассмеялась, задула лампы с бараньим жиром, и только по шороху в темноте Олег догадался, что она поднимается наверх. А потом – и по ее прикосновениям. Наигравшись, молодые люди заснули, и новую «проверку» Олегу пришлось выдержать, когда окна осветились ранними утренними лучами.
Спустившись с полатей к уже остывшей печи, ведун сдернул с веревки и натянул порты, вышел на крыльцо, сладко потягиваясь, – и тут же шарахнулся назад. Во дворе обнаружилось больше десятка женщин, выжидательно смотрящих на дверь.
– Что у вас тут за обычай такой? – выглядывая наружу через щель приоткрытой створки, Середин торопливо оделся, положив саблю и кистень рядом с собою, на стол.
– А что? – Беляна в одной исподней рубахе распахнула дверь, вышла на крыльцо, сладко потянулась: – Что за сладкая ночь у меня была, бабоньки, вы даже не представляете!..
Ведун, приведя себя в порядок, выглянул следом – но во дворе было уже пусто...
– Поснедать чего хочется, знахарь, – зевнула селянка, – али сразу делом займешься?
– Хочется, – кратко ответил ведун.
Он привычно нашептал защиту от морока, прошел по пятистенку, ничего не заметил, спустился в подпол... И опять прибил молоденького рохлю! Создавалось ощущение, что дома для них тут просто медом намазаны. По трое за сутки... Столько нежити просто не родится! Середин громко спросил:
– Белян, а озера чистые, заводи, пруды у вас поблизости есть?
– Озера? – лупоглазо хлопнула та ресницами. – Старица есть верстой выше по течению. Подойдет?
– Смотреть нужно. Иначе не скажу.
Ведун начал понимать, что при таком засилье нежити просто истреблением попавшихся на глаза тварей не обойтись. Отвадить колдовских созданий от человеческого жилья можно только наговорами и надежными зельями, что настаиваются на одолень-траве – получившей свое название как раз благодаря способности отпугивать любую нечисть. Растет этот чудесный цветок лишь на чистых и открытых участках воды, своей красотой и силой распугивая навок, болотниц, крикс и разгоняя болотную грязь. И столь он красив, что русалки многие, прячась от людских взглядов, на день превращаются в одолень-траву, дабы после заката снова обрести свой облик. Ничто и никогда в этом мире не дается просто так. Отличить спасительный цветок от спрятавшейся русалки – главная трудность для знахаря. Ошибешься – после заката изуродованная русалка придет к неудачнику забрать оторванное и отомстить за причиненную боль. То, что простому смертному обычным цветком привидится – у нее может оказаться рукой, волосами, а то и головой. То-то потом ночью будет приключение – с головой в кувшине и скребущей безглавой гостьей за окном!
Старица, как оказалось, находилась по другую сторону реки, носящей почти то же имя, что и деревня – Чалая. Лодок, как ни странно, ни у кого из жителей не имелось. Понятно, что глубина в омуте возле бань – по шею, а в иных местах и вовсе по пояс, и через реку лежали сразу три галечных брода, но все равно – странно.
Засучив штаны чуть выше колен, Олег перешел реку, свернул вверх по течению по узкой, почти заросшей тропинке и уже через полчаса вышел к ручейку, струящемуся между черными вековыми елями. Старица была проточной – и это радовало. Стоячая вода ни русалкам, ни русалочьему цветку не нравится. Удивляло то, что несмотря на близость деревни, в лесу вокруг стояли крупные сухостоины, валялось невероятное количество валежника и хвороста. Создавалось впечатление, что в лес по эту сторону реки местные жители не ходили вовсе. И тем удивительнее было обнаружить возле старицы ухоженную песчаную прогалину, от которой куда-то в чащобу убегала узкая тропинка. Судя по тому, что окаймляющие пляжик кусты были не поломаны-потоптаны, а аккуратно подрезаны – спуск к воде расчищали заботливые руки, а не звериные копыта и клыки.
Впрочем, сейчас ведуну было не до решения загадок – работы знахарской впереди предстояло преизрядно, за день и не управишься.
Раздевшись, он повесил на запястье серебряный кистень, ступил в воду – и резко оглянулся, ощутив шевеление за спиной. Однако на пляже было пусто, и даже листики на кустах ни один не колыхался. Олег поколебался – но решил не рисковать, поднял с одежды саблю, затянул ремень потуже и повесил оружие на бок через шею и плечо. Все остальное, коли и пропадет, не жалко. Запасное есть.
Ведун снова вошел в воду, осторожно опустил кистень рядом с собой. Подождал. Ссоры со здешней нежитью он не искал, а потому давал ей время отступить подальше от ненавистного металла. Левой рукой начертил на воде полукруг и проткнул его пальцем, показывая здешним обитателям, что он для них не чужак и договор с водяным имеет. Спустя несколько минут продвинулся в воду по грудь.
Чистая проточная старица оказалась прогрета настолько хорошо, что молодой человек даже не ощутил различия между летним воздухом и влагой. Медленно ступая, он подкрался к ближайшим листьям одолень-травы, внимательно их осмотрел, провел вокруг кистенем. Русалка, даже обратившись, серебра все равно убоится, попытается в сторону отплыть. К тому же настоящий цветок не может быть идеальным – на нем всегда хоть какая-то червоточинка имеется, жучки бегают, лепестки не все ровные. Нежить же превращается в бутоны красоты безупречной. И живности на них не бывает – не живут букашки на мертвечине, нечего им на ней делать.