— Это название тоже ничего на значит, — сказала Таппенс.
— Что такое «Скоуфилд» и кто в нем тогда жил?
— По-моему, Уоддингтоны.
— Постоянно путаешься, — пожаловалась Таппенс. — Уоддингтоны, потом Джоунзы, которые и продали его нам. А перед этим Блэкморы? А когда-то, видимо, Паркинсоны. Масса Паркинсонов. Постоянно натыкаешься на Паркинсонов.
— Каким образом?
— Ну, видимо, потому, что я все время спрашиваю, — сказала Таппенс. — Если бы мы узнали что-нибудь о Паркинсонах, мы могли бы продвинуться — ну, в решении нашей проблемы.
— Вот модное сейчас словечко. Ты имеешь в виду проблему Мэри Джордан?
— Ну, и не только ее. Есть проблема Паркинсонов, проблема Мэри Джордан и, вероятно, еще масса других проблем. Мэри Джордан умерла не своей смертью; а дальше в сообщении говорится: «Это сделал один из нас». Значит ли это, что это был один из Паркинсонов или просто человек, живший у них в доме? Скажем, здесь жили двое — трое Паркинсонов, несколько Паркинсонов постарше, люди с другими фамилиями, которые были тетями или племянниками и племянницами Паркинсонов, наверняка горничные и повар, возможно, гувернантка, и, возможно — ну, тогда они еще так не назывались — но «один из нас» должно значить «из домашних». Тогда в домах жило куда больше народу, нежели сейчас. Мэри Джордан могла быть горничной или поварихой. И зачем кому-то нужна была ее смерть? Иначе она умерла бы своей смертью, так ведь? Послезавтра утром я иду в гости пить кофе, — закончила Таппенс.
— По-моему, по утрам ты только этим и занимаешься.
— Это прекрасный способ познакомиться со своими соседями и жителями деревни. В конце концов наша деревня не так уж велика. А люди всегда говорят о своих старых тетках или знакомых. Я, наверное, начну с мисс Гриффин, которая определенно пользуется весом в округе. Видимо, она правила всеми железной дланью. Ты знаешь таких. Шпыняла викария, доктора, районную сестру и всех подряд.
— А районная сестра не может помочь?
— Вряд ли. Она мертва. Я имею в виду, та, которая работала здесь во времена Паркинсонов, а та, что работает здесь сейчас, устроилась сюда недавно. Ее ничего не связывает с этими местами, и вряд ли она знала хоть одного Паркинсона.
— Как бы мне хотелось, — раздосадовано произнес Томми, — чтобы мы забыли обо всех Паркинсонах.
— И тогда у нас не будет проблем?
— О Боже, — проговорил Томми, — снова проблемы.
— Это Биэтрис, — сказала Таппенс.
— Что Биэтрис?
— Создавала проблемы. Точнее, Элизабет, уборщица, которая работала у нас до Биэтрис. Она постоянно приходила ко мне и говорила: «О, мадам, я могу немного поговорить с вами? Видите ли, у меня возникла проблема», а потом по четвергам начала приходить Биэтрис и, видимо, переняла у нее эту привычку. У нее тоже появились проблемы. Они просто начинают так разговор, но всегда упоминается «проблема».
— Ладно, — сказал Томми, — придется это принять. У тебя есть проблема, у меня есть проблема — у нас есть проблема.
Он вздохнул и удалился.
Таппенс медленно спустилась по лестнице, качая головой. Ганнибал с надеждой направился к ней, помахивая хвостом и изгибаясь в предвкушении грядущих милостей.
— Нет, Ганнибал, — сказала Таппенс. — Ты уже погулял сегодня утром.
Ганнибал дал понять, что она ошибается, он не гулял.
— Ты — самый отъявленный врун из всех собак, которых я знала, — заявила Таппенс. — Ты гулял с папочкой.
Ганнибал сделал вторую попытку, пытаясь различными собачьими способами показать, что любая собака не откажется от второй прогулки, окажись у нее понятливый владелец. Разочаровавшись, он спустился по лестнице и принялся громко лаять, демонстрируя готовность молниеносно цапнуть взъерошенную девицу, управлявшую пылесосом «хувер». Ему не нравился «хувер», и он протестовал против длительных разговоров Таппенс с Биэтрис.
— О, не дайте ему укусить меня, — сказала Биэтрис.
— Он не укусит тебя, — сказала Таппенс. — Он только притворяется, что хочет укусить.
— Когда-нибудь он все-таки решится, — сказала Биэтрис. — Кстати, мадам, я могу немного поговорить с вами?
— О, — сказала Таппенс, — ты…
— Видите ли, мадам, у меня проблема.
— Так я и думала, — сказала Таппенс. — Какая? И, кстати, ты не знаешь людей, живущих здесь или живших когда-то, по фамилии Джордан?
— Джордан. Даже не могу сказать. Конечно, были здесь Джонсоны, и — ах, да, один из констеблей был Джонсоном. И почтальон. Джордж Джонсон. Он был моим дружком. — Она хихикнула.
— Но ты никогда не слышала о Мэри Джордан? Она умерла.
Лицо Биэтрис отразило недоумение, она покачала головой и возобновила атаку.
— Насчет моей проблемы, мадам?
— А, да, твоя проблема.
— Надеюсь, вы не против, что я спрашиваю вас, мадам, но, понимаете, я в очень неловком положении, и не хотела бы…
— Попытайся объяснить побыстрее, — прервала ее Таппенс. — Мне пора идти в гости.
— Ах, да. К миссис Барбер, да?
— Верно, — подтвердила Таппенс. — Так что за проблема?
— Ну, дело в пальто. Симпатичненькое такое пальтецо. Я увидела его у Симмондса, вошла и примерила, и оно мне показалось очень симпатичным. Ну, было там одно пятнышко на подоле, знаете, у самой кромки, но я решила, что это не имеет значения. Так или иначе, я — э…
— Да, — сказала Таппенс. — Ты — что?
— Я, понимаете, решила, что поэтому-то оно такое дешевое, и взяла его. Но когда я пришла домой, я заметила на нем ярлык, и вместо 370 пенсов там было написано 6 фунтов. Ну, вот, мадам, мне это не понравилось, я просто не знала, что и делать. Я взяла пальто и пошла обратно в магазин — решила, что лучше вернуть его, понимаете, и объяснить, что я не собиралась просто так брать его, и тогда, понимаете, девушка, которая мне его продала — хорошая такая девушка, звать ее Глэдис, а как фамилия, не знаю — в общем, она прямо расстроилась, и я сказала: «Ладно, я доплачу», и она сказала, «Нет, так нельзя, потому что покупка уже оприходована». Понимаете, в чем дело?
— Конечно, понимаю, — проговорила Таппенс.
— Вот она и сказала: «Не надо, иначе мне попадет».
— За что же ей попадет?
— Вот я тоже так подумала. Понимаете, оно ведь было продано мне дешевле, я купила его, и при чем здесь она? Она сказала, если так случилось по небрежности, они не заметили правильной этикетки и взяли с меня не ту цену, ее могут за это уволить.
— Не думаю, что прямо так сразу и уволят, — сказала Таппенс. — По-моему, ты поступила правильно. Не вижу, что ты еще можешь сделать.
— Ну, видите, как вышло. Она засуетилась, чуть не расплакалась, вот я и унесла пальто обратно, и теперь не знаю, может я обманула магазин, и вообще, что мне делать.
— Ну, — начала Таппенс, — я, пожалуй, слишком стара, чтобы знать, как сейчас следует поступать. Магазины стали такие странные. Цены странные, все стало сложнее. Если бы я была на твоем месте и хотела доплатить — может, тебе лучше дать деньги этой самой Глэдис, а она может положить их в кассу.
— Ну, мне не очень хочется так делать, потому что она может взять их себе, понимаете? Я имею в виду, если она возьмет деньги, то уже, наверное, будет проще, так ведь, потому что получается, что я как бы украла деньги, а я бы не стала их красть. Я имею в виду, тогда получится, что украла Глэдис, правда, а я в общем-то не так уж ей и доверяю. О Боже.
— Да, сказала Таппенс, — жизнь — сложная штука, верно? Мне очень жаль, Биэтрис, но, по-моему, тебе самой решать, как поступить. Если ты не доверяешь своей подруге…
— Ну, нельзя сказать, что она моя подруга. Я только покупаю там вещи. И с ней приятно поговорить. Но я имею в виду, понимаете, она мне не подруга. Знаете, говорят, у нее был скандал на последней работе — она взяла себе деньги за проданный товар.
— Раз так, — с некоторым отчаянием произнесла Таппенс, — я бы ничего не делала.