На звонок с автовокзала долго никто не отвечал. Я даже испугался, что опоздал и Татьяна куда-то ушла.
Но вот раздался знакомый, до боли родной, голос.
— Таня, это я…
Она узнала меня и, похоже, не была в восторге от моего звонка. Внешне это никак не отразилось, но я почувствовал.
— Мне необходимо срочно с тобой увидеться…
— Я даже не знаю… — Татьяна замялась, явно не зная, что мне ответить. — Я только вернулась из командировки… Но, если будешь в Киеве…
— Я уже в Киеве.
Она растерялась.
Теперь уже не нужно было обладать даром медиума, чтобы догадаться: мое сообщение ее не обрадовало. Более того, мне показалось, она чего-то боится.
Неужели меня?
Или, может быть, тех вопросов, которые я собирался ей задать? Ведь она не могла быть полностью уверенной, что я все позабыл…
И все же, Татьяна не посмела мне отказать.
Мы договорились встретиться в кафе в центре города, что больно задело мое самолюбие. Девушка явно не желала, чтобы я узнал, где она живет.
Пришлось молча проглотить и эту пилюлю. Вот только обиду полностью погасить не удалось. И она придала мне уверенности, перечеркнув возникавшее ранее малодушное желание, по возможности, избегать неприятной темы.
Она явилась, как всегда — красивая до невозможного. И от ее немыслимой красы еще больнее сделалось на сердце и неуютней на душе.
Она была желанной, как никогда раньше и еще более недоступной. Ибо, так некстати прозревшая память, разделила нас непреодолимой пропастью.
Татьяна пыталась казаться жизнерадостной и веселой. Только получалось у нее плохо.
Неубедительно.
Надетая ради меня маска не могла полностью скрыть той тревоги, что легко прочитывалась в ее глазах.
Дабы не мучить девушку понапрасну, да и себя тоже, я решил не тянуть резину и сразу ошарашил ее жестоким признанием:
— Татьяна, я все вспомнил…
— Что именно?
Она хваталась за соломинку, самим тоном, словно бы, убеждая меня, что я не прав, что все мне только приснилось…
А, может, и в самом деле верила, что я говорю о чем-то ином, не связанном с нашим пребыванием на Монастырище?
Только, вот беда, кроме Монастырища нас с Татьяной ничего и не связывало…
Она быстро сообразила это.
Взгляд ее погас, она вся сникла, плечи ссутулились. На какое-то мгновение мне пришла в голову мысль, что она похожа на загнанного в угол зверя.
Не на того, который, осознав тщетность своих усилий, делает последний бросок, намериваясь разорвать охотника на части. На иного, который, утратив веру в свои силы, потерял вместе с ней и волю к сопротивлению, и, смирившись с неизбежным, полностью полагается на волю победителя…
— Я вспомнил все, что с нами произошло… Мне помогли записи, которые я, оказывается, делал в том мире…
— Да?..
Пауза затянулась.
И вдруг светлая волна пробежала по лицу девушки. Татьяна приняла решение.
Она придумала, как вести себя дальше…
— Знаешь, Андрюша, я тоже кое-что вспомнила… И хотела сама тебе позвонить… Вот только ты меня опередил…
Ее ложь звучала убедительно, но только не для меня. Я знал, что не дождался бы ее звонка. Она никогда бы не позвонила мне только ради того, чтобы пролить свет на темные страницы истории наших странствий. В таком случае ей пришлось бы рассказывать и о своей неблаговидной роли.
А кто же добровольно станет изобличать самого себя?
— Как же тебе удалось? Ведь ты, насколько мне известно, ничего не записывала… А перед тем, как нас отпустить, нам всем основательно промыли мозги…
К такому вопросу, как ни странно, Татьяна оказалась подготовленной. Она открыла сумочку и протянула мне маленький фотоальбом.
Я небрежно полистал его. На всех снимках были знакомые виды Монастырища.
— Вот здесь смотри…
Татьяна обратила мое внимание на два последних снимка. На них были запечатлены Рыжая и Катюха за рулем "Джипа".
Снимки были настоящими, я помнил, как она их делала.
На обеих фотографиях таинственной пеленой просматривались очертания сгорбленного старца в длинном одеянии с капюшоном на голове. Старец был прозрачен, словно дымка, но, вне всякого сомнения, это был тот самый старик, который повстречался нам сначала на Монастырище, а затем и в том, ином, мире. Именно его местные жители величали Стражем урочища…
Аргумент, предоставленный Татьяной, выглядел серьезным и неоспоримым доказательством. При желании легко было поверить, что снимки могли пробудить воспоминания так же, как смогли пробудить их мои отрывистые, порой бессвязные, записи.