Погруженный в мечтательность и обилие пищи, Джоах не заметил вновь вошедшего на кухню человека, пока не услышал за своей спиной голос:
— Вот вы где!
Джоаху не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто стоял в дверях. Это был Мастер Ричальд, брат Мерика. Он тяжело кряхтел. Избавление было недолгим.
— Негоже принцу крови делить хлеб с простой прислугой, — сказал эльфийский лорд с откровенным отвращением, шествуя к столу.
Джоах обернулся, покраснев одновременно от замешательства перед грубостью и простого гнева. Ричальд чопорно встал позади стола, не замечая шума, отказываясь видеть рабочее усердие, царящее вокруг. Настоящий эльф: равнодушие, холодность, независимость от всего окружающего. Чертами лица он напоминал своего брата Мерика, но их будто вырезали более тонким ножом. Его волосы были такими же серебристыми, за исключением медной полоски над левым ухом.
Отпихнув стул, Джоах взглянул в лицо эльфу, хотя тот был на голову выше него.
— Я не позволю вам с вашей грубостью принижать тяжелый труд этих людей, Мастер Ричальд.
Холодные голубые глаза медленно опустились вниз и встретили пристальный взгляд Джоаха. В этих глазах были только холод и равнодушие.
— Моей грубостью? Моя сестра приложила массу усилий, чтобы привезти на банкет шесть своих кузин и познакомиться с вами. Вы могли бы оказать ей больше внимания, чем простое лаконичное приветствие и следующее за ним бегство.
— Я не мечтал быть истерзанным за обедом стаей эльфийских дев.
Брови Ричальда слегка приподнялись, что являлось высшим проявлением удивления у эльфа.
— Следи за своим языком. Принц вы или нет, я не позволю полукровке оскорблять свою семью.
Джоах удовлетворенно ухмыльнулся. Ему наконец удалось взломать эту непроницаемую раковину, вскрыть его истинное презрительное к нему отношение, то, что эльф больше всего презирал в нем, — полукровие. Наполовину эльф, наполовину человек.
За прошедшую луну Джоах был обласкан вниманием эльфов. Каждое существо с посеребренными волосами, имеющее дочь или племянницу, предстало перед его взором. Он был представлен бесчисленному количеству женщин: слишком юным и недозрелым, слишком старым и годящимся ему в матери. Но со временем за всем этим вниманием он стал ощущать нечто — глубинное отвращение, видимое лишь по саркастическим замечаниям, шепоту и надменным взглядам. Хотя в нем текла кровь эльфийских королей, в их глазах он был подпорчен примесью. Несмотря на все внимание бесчисленных дочек и кузин, представленных ему, эльфы испытывали к Джоаху презрение. Он был простым сосудом королевской крови, жеребцом для оплодотворения одной из представительниц их бедного племени и возвращения королевской династии их народу. Джоах уже представлял, как после завершения своей миссии он будет вышвырнут прочь, словно использованная монета, потерявшая ценность.
Вот от какой печальной церемонии он пытался сбежать этой ночью. Он устал от подобных искусственных танцев. Этому следовало положить конец.
Джоах смотрел на Ричальда снизу вверх.
— Как же я уязвляю ваше самолюбие, сын королевы, — прошептал он. — Как это, должно быть, заставляет пульсировать вашу кровь, когда вы видите лучших представительниц эльфийского рода, лебезящих перед таким полукровкой, как я, и пренебрегающих вами.
На этот раз колени Ричальда задрожали от приступа гнева. Он не мог выговорить ни слова, его губы сомкнулись в сплошную натянутую линию.
Джоах прошествовал мимо него, направляясь к двери.
— Скажи своим тетушкам, скажи всем своим людям, что этот полукровка больше не при параде.
Ричальд не сделал ни единой попытки остановить его, когда Джоах шел к выходу из кухни. Уголком глаза Джоах заметил пару прислужниц, отпрыгнувших от двери к одному из шкафов. Пара глаз следила за его продвижением по комнате. Марта. Она сняла платок со своей головы и распустила копну темно-рыжих волос, занавесь из бронзы и золота.
Джоах запнулся о кухонный порог.
Его оплошность вызвала тень улыбки на лице девушки. Джоах натянул плащ на плечо, чем вновь вызвал ее усмешку. Она застенчиво наклонила голову и бросилась в тень шкафа.
Джоах понаблюдал за ее бегством, после чего покинул теплую кухню. С эльфийским ледяным холодом было покончено. В конечном итоге, кухонные печи растопили ледяную хватку. Джоах оглянулся на открытые двери. По правде говоря, это были не совсем печи, а скромная девушка по имени Марта.
После целой луны сплошной лести незамысловатая правда ее глаз смутила его. Любовь не может быть сделкой или товарообменом. Она должна начаться с взгляда, проникшего в самое сердце, и разрастись изнутри.
Джоах повернулся к кухне спиной, но пообещал самому себе вернуться туда.
Чтобы вновь отведать вкуснейшей пищи и посмотреть, что еще вырастет в пекле кухонных печей.
При закате солнца Мерик уселся на носу «Бледного жеребца», опершись спиной на перила и вытянув ноги. Он перебирал лежащую на коленях лютню, срывая случайные ноты. Звук разносился далеко по открытой воде от места их швартовки. Взгляд Мерика следовал за звуками лютни через океан.
Луна только что взошла, звезды покрывали блестящим одеялом небо над головой. На некотором расстоянии вокруг острова Алоа Глен россыпь звезд не виднелась, перекрытая глянцевыми ветряными кораблями, висящими над замком наподобие позолоченных облаков. Грозовые облака — военные корабли его эльфийского народа. Даже отсюда их магические железные кили мягко светились в темноте ночи, поддерживаемые в воздухе внутренней стихией огня.
Мерик поморщился при виде этого. Он знал, что сейчас его мать, королева Тратал, находится где-то на одном из этих кораблей, возможно, удивленная, почему ее сын проводит больше времени на борту «Жеребца», чем на ее собственном флагманском корабле, «Охотнике за солнцем». Даже после луны, проведенной среди этих людей, она так и не разделила его влечения и привязанности к тем, кто был не его крови. Она терпеливо выслушивала все истории о его приключениях на этих берегах, но лицо ее никогда не смягчилось при этом. Эльфы, существа, сотканные из ветра и облаков, мало интересовались тем, что проходило под килями их кораблей. Даже после всех историй мать не могла понять его чувств в отношении наземных народов.
Мерик провел рукой вокруг черепа. То, что однажды было под корень выжжено после пыток у Темного Ручья, превратилось в густое поле новой серебряной поросли. Волосы щекотали уши и шею. Но эта поросль не смогла скрыть все его шрамы. Длинный след выщербленной, бледной кожи искажал мягкость его левой щеки.
— Сыграй что-нибудь, — раздался голос возле бочки, прислоненной к перилам. Парень по имени Ток сидел около нее, закутанный в толстое шерстяное одеяло, затерявшись в его складках. Из этого кокона выступали лишь его взъерошенные волосы песочного цвета. Ночи становились холодными гораздо быстрее, чем того требовала пришедшая осень. Но холод лишь освежил Мерика. Он прояснил его ум.
— Что ты хочешь услышать? — Ток всегда присоединялся к Мерику, когда тот играл на лютне Нилан. Это было их личное время, и Мерик наслаждался как приятной компанией, так и общими музыкальными вкусами. Иногда Ток сам пытался бренчать на струнах и разучивать песни. Но с их последнего музицирования прошло уже две недели.
— Неважно, — ответил Ток. — Просто играй.
Мерик знал, что имел в виду мальчик. Не имело значения, какая именно песня бренчала. Парень ценил сам звук лютни. Деревянная лютня была вырезана из умирающего сердца дерева коакона, связанного с духом нимфаи Нилан. Магия стихий извлекала обильные вибрации из раздробленного дерева. Оно пело о потерянном доме и надежде.