Я открыла дверь и смерила ее взглядом, который говорил: я тебе не рада, ты вчера мне нанесла серьезную обиду, которую я не забуду никогда, и буду передавать из поколения в поколение грязные рассказы о тебе.
Она на меня посмотрела взглядом: ну что, никчемное создание, небось, сыплешь угрозами про себя, ну-ну, только учти, что мои потомки дремать не будут, им тоже станет известно о том, какая ты противная и невыносимая.
– Я нашла тебе работу, – сказала Солька.
– Выщипывать пинцетом сорнячки в какой-нибудь гнилой оранжерее?
– Нет, будешь мерить температуру океану на разных широтах и, если твой океан приболел, пропишешь ему аспирин.
Я Сольку смерила взглядом, который обозначал: может, поблизости и нет океанов, но это вовсе не говорит о том, что можно жить спокойно, пока умирают мои океаны!
Солька посмотрела на меня просто задумчиво и спросила:
– Откуда царапина?
– Я чуть не погибла полчаса тому назад.
– Кровавая разборка в квартале? Чемодан наркотиков? Или просто чья-то ревнивая жена решила выцарапать тебе глаза?
– Нет, я просто пошла на зеленый свет.
Солька покрутила пальцем у виска и сказала:
– Только не рассказывай об этом, когда станешь устраиваться на работу, лучше скажи, что была кровавая разборка, так хотя бы поверят.
Солька бесцеремонно прошла на кухню, открыла шкафчик и выгребла из него три банки с кофе, вернее, с запахом от кофе, потому что все давно закончилось. Покрутив ноготком у виска еще раз, она спросила:
– Денег хоть дали?
– Кто? – не поняла я.
– Ну, тот, кто тебя сбил.
– Нет, да зачем…
– Затем, что тебя давно лечить надо, вот теперь бы было на что.
– А от чего лечить? – зло спросила я.
– От ума, от ума, моя дорогая!
– Это не лечится, это – мой крест.
Мы заварили остатки зеленого чая, который я терпеть ненавижу, но мой доктор как-то мне сказал: «Купите, деточка, себе зеленый чай, если не хотите, чтобы однажды я ваши почки полоскал в тазу».
С тех пор у меня всегда дома стоит боязливо купленный зеленый чай, стоит и стоит, никому не мешает, а часто даже выручает, когда все основные напитки имеют наглость заканчиваться.
– Повторюсь, – размеренно сказала Солька, – завтра ты выходишь на работу.
– Куда?
– Будешь секретаршей и курьером в одном флаконе.
– Не буду, – гордо сказала я, – мне это по рангу не положено.
– Будешь, – уверенно повторила Солька.
Вот как можно ее не любить, эту занозу Сольку?!
– Ладно, – сказала я, – буду секретаршей и курьером, но за очень большие деньги.
Солька ничего не ответила. Я представила, скольких знакомых она обегала, чтобы пристроить меня, и благодарно выдала:
– Буду работать за любые деньги, за хлеб, воду и постель, за спасибо и за просто так, чтобы чувствовать себя человеком и частью общества.
– Если тебя и оттуда уволят, то помощи от меня не жди!
– Само собой, – кивнула я.
Подобная история повторялась уже раз десятый.
Глава 2
Я по-прежнему не люблю магазины и становлюсь незаменимой сотрудницей процветающей фирмы
Когда я иду в магазин, то мысленно беру с собой пистолет: я готова пристрелить себя в примерочной, когда надеваю брюки или кофту в обтяжку.
Я готова себя пристрелить сто миллионов раз.
«Смерть в примерочной»,
«Она убила себя, разочаровавшись»,
«Пуля избавила ее от депрессии»,
«Русская рулетка – надень брюки 46-го размера» – вот такими заголовками пестрели бы газеты, если бы я хоть раз действительно взяла с собой в магазин пистолет.
– Девушка, покажите эти брюки.
– Какой у вас размер?
У меня нет размера, потому что у меня нет уже никаких нервов, чтобы иметь этот самый дурацкий размер.
– Покажите брюки, – напираю я.
– А какой у вас размер?
Может, она неживая, может, она не понимает, что у меня-то 46-й размер, но налезает только 48-й?
Она что, никогда сама не была в примерочной, или она не знает, как тяжело признать свое поражение перед лишним куском карамельного торта?
– Да дайте же мне эти брюки! – ору я, и девушка, вздрогнув, протягивает мне то, что я требую.
Я иду в примерочную, Солька семенит за мной.
– Ну что ты орешь, с тобой стыдно ходить по магазинам, – шипит она мне в спину.
– Мне тоже стыдно ходить с тобой в закусочную, но я же хожу.
– А что, что такого?! – возмущается Солька
– А то, что суп – это суп, и его едят ложкой. Бутерброд – это бутерброд, и его не надо разламывать на 25 кусочков, выстраивать их в ряд и только потом есть. Не надо есть из моей тарелки, потому что это моя тарелка, не надо пить мой компот – это мой компот, и не надо, в конце концов, обгладывать кости с таким видом, как будто это – самое вкусное в курице!
– Хватит, хватит, – уступает мне Солька, потому что перед примерочной мне лучше не перечить, да и аргументы у меня железные.
Брюки 46-го размера, и они на меня налезают. Они на меня налезают, но вот я не влезаю в них, у вас такое бывает? У меня – всегда: я всегда слишком велика для простого и естественного.
Солька смотрит на мою обтянутую тканью попу и говорит:
– Если свитер надеть навыпуск, то ты – богиня.
– А если вообще без свитера, – спрашиваю я, – то тогда как?
Тогда я что, не хороша собой? Этого не может быть, и я поворачиваюсь задом к зеркалу.
– Кто виноват, – говорит Солька, – что у тебя такая большая… душа.
Потом, помолчав, добавляет:
– Давай попробуем 48-й.
– Что? Что?! – вскидываю я брови.
Признаться себе, продавщице, да всему миру, что у меня большая душа и она никак не хочет помещаться в эти брюки?!
– Нет! – ору я и победно выхожу из примерочной.
Солька идет за мной.