Хотя многие «сексуально активные» подростки совершают половое сношение лишь от случая к случаю, по их собственным рассказам можно судить, что, когда случается такая возможность, оно происходит быстро, и оральный секс — дело не менее поспешное. «Раньше мы делали всё такое медленное, целовались–ласкались, — рассказала мне одна семнадцатилетняя, которая незадолго до того рассталась с девственностью. — А теперь, как только мы начинаем, такое впечатление, что он сразу ищет презерватив». (Этот хотя бы ищет презерватив. Хотя 75 процентов подростков пользуются презервативами в свой первый раз, лишь 60 процентов говорят, что пользуются ими регулярно.) Школьный психолог с Лонг–Айленда (город Нью–Йорк) Дебора Раковски спросила одну девятиклассницу, что для нее означает секс. «Ну, это когда мальчик вставляет это в тебя и дергается минуты три», — ответила та. Как ты себя чувствуешь при этом? Девушка пожала плечами. «Если таково ее представление о сексе, — сказала мне Раковски, — по–моему, все очень плачевно».
Сожаление
По крайней мере об одном феномене у нас есть предостаточно свидетельств: подростки занимаются сексом, которого они не хотят, а те, кто говорят, что не хотят, — большей частью девочки. В конце 1980–х годов видный сексуальный педагог Мэриан Хауард объявила, что самое большое желание, выражаемое восьмиклассницами, записывающимися на программу сексуального образования, которую она вела в Атланте, — научиться говорить «нет» так, чтобы не обидеть мальчика. В последующие два десятилетия публиковалось исследование за исследованием, демонстрирующее, что девочки занимаются сексом, которого они не хотят, что девочки, имеющие высокую самооценку, сексом не занимаются и что девочки, занявшиеся сексом, имеют низкую самооценку. В середине 1990–х годов сообщалось, что каждая четвертая девушка–тинейджер призналась, что ею когда–либо «злоупотребили» или заставили заниматься сексом на свидании.
Девушки неоспоримо чаще становятся жертвами сексуальной эксплуатации и насилия. Но гендерные презумпции, артикулированные Файн, влияют не только на ощущения юных людей по поводу самих себя и секса, но и — завуалированным образом — на то, как эти данные собираются и интерпретируются. Один из способов, которыми гендерные предубеждения протаскиваются в исследования, — под видом определений, даваемых в таких исследованиях, или их отсутствия. В одном из упомянутых исследований, проведенном престижным Commonwealth Fund, анкета, на которую предлагалось ответить девушкам, не определяла, что есть «злоупотребление», вообще. Другое — от высокоуважаемого Института Алана Гуттмахера — описывало злоупотребление как «когда кто–то в твоей семье или кто–то еще прикасается к тебе сексуальным образом в месте, в котором ты не хотела, чтобы к тебе прикасались, или делает тебе что–то такое сексуальное, что ему или ей не следовало делать». Эти исследования, другими словами, оставили щедрый простор для «вползания» неартикулируемых культурных допущений, как со стороны опрашиваемых, так и со стороны их интерпретаторов.
Если считается, что девочки не должны испытывать сексуальных желаний и их ставят на охрану сексуальных врат, могли ли ученицы Мэриан Хауард найти какой–либо другой сохраняющий чувство собственного достоинства, самозащитный образ самих себя кроме того, чтобы говорить «нет»? Что для респонденток Института Гуттмахера означало «что–то … что ему или ей не следовало делать»? Нэнси Келлогг с кафедры педиатрии Техасского университета в Сан–Антонио указывает на то, что подростки могут употреблять термин злоупотребление для обозначения желанного, но нелегального секса, как например между несовершеннолетней девушкой и взрослым мужчиной. Или, может быть, эти девочки хотят, чтобы к ним прикоснулся мальчик, но боятся, что, если дело дойдет до полового сношения, он не наденет презерватив? Если он ее все равно заставит, это будет изнасилование. Но боязнь последствий возбуждения — не то же самое, что нежелание, чтобы к тебе прикасались.