И лишь на самых дальних задворках разума испуганным зайцем металось осознание того, что из-за нее я потеряла так много в своей жизни. Не помоги она тогда Ганиму, я бы жила спокойной и счастливо с Максом и уже подрастающим дитя в нашей общей квартире.
— Я чую тебя, ведьма! Ты здесь!
— Боги, тебя еще не хватало.
По стене соседней камеры что-то громко чиркнуло и заскреблось. Поморщившись, я на всякий случай отползла подальше, попутно ощущая, как болезненно ноют затекшие мышцы и солнечное сплетение от прошившего их разряда тока. В горле собрался неприятный ком, будто меня вот-вот должно было стошнить, желудок неприятно скрутило от голода.
Сколько я уже здесь? Только день или уже дольше?
— Ве-едьма… я тебе за всё отомщу. За всех, кого ты угробила в том проклятом лесу. Я помню тебя, помню, не думай, что я забыл.
— Иди к черту.
— Кто тебя вообще пустил во дворец?
— Я королевский учитель, а ты, как понимаю, старый тупой алкаш с галлюцинациями.
— Ха! Темную пустили к королю! Так я и поверил!
— Больно надо, чтобы ты мне верил.
Оглядевшись, я не обнаружила в камере ни койки, ни ведра, ни миски с водой, только пустые голые стены и крохотное оконце под крышей. Долго в таком месте держать нас не должны были, но отсутствие стражи поблизости все же немного нервировало. Словно о нас специально забыли и не вспоминают. Потрогав аккуратную каменную кладку, я попыталась приложить немного магии, но кривоватый, полустершийся знак на толстенной деревянной двери камеры тут же вспыхнул, мучительно подавив мои силы и вызвав легкое головокружение. Экспериментировать больше не хотелось, я с тоской подумала о сне, но мой сосед не давал и шанса на покой.
— Ненавижу-ненавижу-ненавижу вас всех, столько наших погубили своей мерзкой, противоестественной ворожбой.
— Бедняжки какие, вы посмотрите. Пришли, значит, в Сомну грабить, насиловать и убивать, а им дали отпор, возмутительно.
— Да кому вы были нужны, вас грабить! Нам всего-то нужны были земли до Мискатоника, чтобы прокормить своих детей! Вас бы никто и пальцем не тронул!
В груди озлобленно заворочалась Ненависть, согревая мое сердце и ладони. Оружие просилось наружу, стоило лишь мне припомнить, из-за кого Гемера так боялась мужских прикосновений. Никто бы не тронул, да как же. Тот оборотень пришел не за едой и не спасался от страшных некромантов, а лишь заметил одинокую девушку на поляне в лесу, тут же определив ее в жертвы.
— Ты сам-то в это веришь?
— Сдайся тот безумный некромант сразу, все бы решилось мирно, это были не его земли, и он права не имел их отбирать у Целестии.
— Ньярл помогал людям выжить.
— Людям? Этим чудовищам?
— Ты себя во время превращения в зеркало вообще видел хоть раз?
— Не сравнивай проклятую магию со звериной сутью! И вообще, ты даже не представляешь, через что я прошел на этой убогой земле! Я едва остался жив, и до сих пор меня мучают кошмары!
— Хах, заруби себе на носу, косолапый, не ты чудом спасся из леса, а Геточке твое лицо косматое не понравилось. Не захотела она, чтобы ты ещё три века у ее забора прозрачной тенью слонялся в поисках прохода в родные горы. А ты, поди, благородства ради, наверняка еще и в не одиночку вызвался пересечь хребет, ввалившись в лес Ведьминого дола незванным гостем. Таких как ты, наглецов, темные уже не одно столетие гнали в шею, не давая разорять свои города.
За стенкой послышался басовитый, утробный рык. Оборотню разговор явно не нравился, да и мне собственно тоже. Смысла пререкаться не было, каждый из нас останется при своем мнении, это и ежу понятно, но больше в пустой темнице было нечем заняться, да и крохотный шанс, что кто-то услышит нас и придет на голос, вселял надежду.
— Заткнись! Много ты понимаешь, ведьма! Нам нужны были эти территории, нам нужно выживать, и Избранная обещала отдать часть Сомны для пашен за помощь.
Хохотнув, я не смогла сдержать улыбки и очередной колкости.
— Поделили шкуру неубитого медведя, значит. Поди Гибрис к этому тоже руку приложил, он, помнится, в свите Избранной болтался. Обманул своих же и продал как бесплатную рабочую силу ради юбки тогда еще будущей королевы. Ай да засранец, ай да молодец.
В каменную кладку что-то гулко ударило, рев стал громче, голос соседа потерял на время человеческие черты сливаясь в одно протяжное невнятное «не смей».