Склонившись у постели, смотря на заострившиеся черты лица Аван, я чутко следил за подрагивающими веками, стараясь не делать ей больно, пока убирал самые большие осколки. За время, проведенное рядом, я выучил ее внешность, запомнил и линию шеи, и изгиб бровей, и оттенок ее губ. На последних я всё чаще останавливал взгляд, чувствуя, как к щекам приливает кровь. Все происходящее напоминало мне злую сказку, где я отчаянно пытался расколдовать принцессу. Только почему-то вместо поцелуя выбрал пинцет и тонкие щипцы.
Задумавшись в очередной раз, я отвлекся, чтобы размять спину и приоткрыть окно, впуская в спальню чистый воздух и запах опавшей листвы. Вернувшись, я вновь взялся за инструменты и склонился над чуть выпирающей ключицей девушки. Вынув наполовину окровавленный осколок, я обработал рану и посмотрел на лицо Аван. Мне показалось, что оно изменилось, и я никак не мог понять, как, пока не встретился взглядом с ее завораживающими темно-серыми глазами.
— А-аван?
— Да, это я. Всё еще.
Ее голос был сиплым, отвыкшим от речи, но настолько желанным для меня, что радость легкой дрожью пробралась под ребра и мурашками разлилась по телу. Выронив инструменты из рук, я запоздало кивнул, не зная, что собственно сказать. Я пытаюсь помочь? Вы ранены? Она и так это видит.
— Сильно меня задело?
— Вы месяц были без сознания.
— Долго.
— Да, думаю, по вам уже сильно соскучились.
Отвернувшись, Аван уставилась в потолок, о чем-то задумавшись. Подобрав пинцет, я мягко прикоснулся к ее плечу. В тот момент это показалось даже более интимным, чем раньше, будто я наконец-то работал с живым человеком, а не куклой.
— Я продолжу, если вы не против.
— Конечно. Расскажете, что это такое?
— Это… те же камни, что используются для механизмов, но в данном случае они осквернены, без должной обработки они продолжат расти и вытягивать магию.
— И как же вам пришло такое в голову?
— Я бы сам хотел знать, но говорят, идея не принадлежит светлым, кто-то другой случайно испортил божественную кровь при добыче в рудниках и нашел способ использования ее в таком виде.
— Надо же, светлые как всегда ни в чем не виноваты.
Вынув еще один кусок кристалла, я потянулся за зельями и наткнулся рукой на стакан с морсом, оставшийся после обеда.
— Хотите попить?
— Да, пожалуйста, только вам придется мне помочь.
Сев на край постели, я послушно приподнял Аван, давая ей сесть и опереться на меня. Тогда она показалась мне особенно ранимой, настолько, что мое неловкое движение могло причинить ей боль. Вместе с этим хотелось спрятать ее объятьях, боясь выпустить во всё еще ненавистный и враждебный мир. В грёзах ей наверняка было намного спокойнее и счастливее, чем в яви.
Протянув стакан, я дождался, пока Аван выпьет содержимое и хотел было опустить ее обратно, но девушка придержала мою руку.
— Дай мне посидеть. Я так устала лежать.
— Если вы останетесь в сознании, можем хоть завтра начать потихоньку разминаться.
— Да, было бы неплохо, неплохо….
Веки, обрамленные черными как ночь ресницами, вновь сомкнулись. Аван уснула, положив голову мне на грудь и обняв ее, я позволил себе на минуту задержаться, осторожно погладить по волосам, пережидая заполошный стук собственного сердца. Я знал, что всё нормально, что она еще проснется и ей просто нужно еще немного сил, но все равно на миг стало безумно страшно, будто Аван умерла на моих руках. Мысленно я отчитал себя за эти мысли и заставил осторожно отпустить хрупкие плечи, укладывая девушку обратно на подушки. Предстояло еще немало сделать для ее выздоровления, но погибнуть ей уже не грозило.
Чем меньше кристаллов оставалось, тем чаще и на более долгий срок просыпалась Аван. Наконец-то я видел результат своей работы и впервые за всё мое время в поместье смог поговорить с некроманткой, занимая все те долгие часы и дни, что мы вынужденно проводили вместе. Образ, который я сам себе невольно выдумал, смотря на спящую девушку, стал меняться, дополняться и раскрываться с совершенно новой стороны. Она точно не была принцессой, по крайней мере не из тех сказок, что я слышал в детстве. Ей чуждо было постоянное принижение себя и оправдание собственных поступков истинно женской слабостью, коей светлых девиц учили с малолетства. Ей не нужно было мое одобрение или поддержка, она не стеснялась осадить меня или обозначить свою точку зрения на что-то. Аван не боялась занимать место, и представить ее в типичной целестинской семье было просто невозможно. Поначалу меня это даже несколько шокировало, я за годы на родине привык к совершенно иному. Последние мои собеседницы в Санктуме старались быть тихими и незаметными, благодаря меня за доброту и терпение, с коими я принимал их малодушие и несовершенства. Аван же благодарила меня за помощь и заботу, и это ощущалось гораздо ценнее, чем притворное заискивание, коим я был окружен ранее.