Выбрать главу

Новиков, с удовольствием сняв фуражку, быстро расстегнул гимнастерку и подставил ветерку грудь и лицо. Он сидел к Ведерникову вполоборота, задумчивый, ушедший в себя.

— Глухо-то как, — сказал он.

— Не заскучаешь, — отозвался Ведерников.

В загустевшей тишине все явственнее слышался неблизкий рокот, очень похожий на далекий морской прибой.

В камышах дурным голосом проревела выпь. Прерывистый крик ее, похожий на рев быка, заглушил все другие звуки.

Новиков резко передернул плечами, сразу же надел фуражку и принялся застегивать пуговицы своей гимнастерки.

— Пошли спать, — тихо сказал он и сапогом затоптал окурок.

— Ладно уж, разок недоспим, младший сержант. Вдругоряд прихватим. И ночка, гляди, какая славная. Тихо.

— На границу скоро.

Ведерников раскурил новую сигарету.

— Спать-то осталось всего ничего, не успеешь лечь, дежурный подъем сыграет. Чего уж…

— Подраспустил я вас… Почувствовали слабинку. Обрадовались.

— Ты распустишь!..

Новиков не то вздохнул, не то усмехнулся:

— Вот и вы убеждены, что мне больше всех надо, мол, в других отделениях сержанты покладистее. Так ведь? Думаете, я — придира и еще там какой-то не такой, как все…

За рекой, далеко за монастырскими куполами, стушевав звезды, в небе загорелись ракеты.

— С этим не больно уснешь, — сказал Ведерников, уклоняясь от ответа и провожая глазами опадающий вдали красный свет. — А ты говоришь — на границу, — закончил он непонятно.

Новиков тоже проводил долгим взглядом беспорядочно распавшиеся и гаснущие комочки призрачного красного света.

— Не по себе мне нынче, — неожиданно сорвалось у него с языка.

Ведерников, привыкший к сдержанности своего отделенного, обычно замкнутого, не очень общительного, удивленно посмотрел на него и, не различая лица, низко пригнулся.

— Двух не бывать, сержант. Одной, как говорится, не миновать. Одной, к слову сказать, даже святому не перепрыгнуть. Так что об этом не стоит. Что всем, то и нам. Думай не думай.

— Одна, две… Я о другом…

— Секрет?

После вспышки темнота стала гуще, плотнее. В беспредельном звездном бездонье переливался синеватый мерцающий свет, над горизонтом небо было угольно-черным и неподвижным, там оно как бы застыло. Но именно оттуда наплывал таинственный рокот, и Ведерникову сдавалось, что младший сержант непрестанно прислушивается к упрятанному и прорывающемуся от черного горизонта глухому гулу.

— Какой там секрет!.. Не понимаю, что со мной происходит. До вчерашнего дня все было просто и ясно, как таблица умножения: дважды два равно четырем. И вот за одну ночь…

— Другой счет пошел — дважды два равно трем? — Ведерников усмехнулся. — Мудришь, младший сержант, шуточки шутишь.

— Если бы…

— Тогда рассказывай. Ежели хочешь, конечно.

— Сложно это.

— Чего не пойму — догадаюсь, а нет — переспрошу. Переменился ты, любому видать. Наверное, к лучшему. Так мне сдается.

Новиков помолчал.

Было слышно, как у конюшни хрупают у кормушек «тревожные» кони.

— Ты мне авансом комплимент отпустил, а я вот не убежден, что заслуженно. То, что происходит во мне, могло случиться значительно раньше. И дело даже не во мне, Сергей. — Он впервые назвал Ведерникова по имени и на «ты». — Кто я такой? Младший сержант. Командир отделения. Тоже мне полководец и государственный деятель!.. У тебя есть сигарета? — Он закурил, втянул в себя горький махорочный дым и закашлялся. — Фу ты, дрянь!.. — отшвырнул сигарету. Задумался. Стал смотреть куда-то вдаль.

— За зря добро переводишь.

— Добро!..

— Рассказывай, что ли.

— Расхотелось…

— Что так?

— Рассказывать не о чем. Тебе интересно, как я, учитель, оказался безграмотным человеком, а ты со своими пятью классами меня учил уму-разуму?

— Чтой-то не припоминаю такого.

— Я видел — одно, а говорил — другое. Если любопытно, могу повторить.

— Зачем старое вспоминать!

— Или как одной ночи достаточно оказалось, чтобы перевернуть во мне все вверх тормашками? Это представляет для тебя интерес?

— А проще можешь?

— Говорить?

— Втолковать.

Новиков перевел дыхание.

— Не случись той ночи, — сказал с горечью и так тихо, что Ведерников едва разобрал слова, — не случись ее, так бы ходил до сих пор с завязанными глазами. Видишь, какой неинтересный разговор получается! Совсем неинтересный!