«Глупости, — урезонивал он себя. — Ну, глупости же! Вот увидишь, Синилов куда сильнее тебя как начальник. И это объяснимо: другое время, другие требования. И порядки не хуже, чем при тебе, и результаты боевой подготовки, наверное, превышают прежние».
Привыкнув к темноте, Суров отчетливо видел проступившие контуры сигнальной системы, несколько поодаль от нее, с внутренней стороны, обозначились очертания старого дуба-гиганта, казалось, и сейчас закрывшего половину неба. Дубу Суров обрадовался, как близкому человеку. Под этим исполином лет шесть назад удачно завершился трудный затяжной поиск, а в более давние времена в его густой кроне надежно прятался скрытый наблюдательный пункт. Под дубом было приятно отдохнуть в летнюю пору после занятий по тактической подготовке.
«Сейчас все проверим, товарищ Синилов, поглядим, чему сам научился и как подготовил своих подчиненных».
С такими мыслями Суров приблизился к системе, стараясь ничем не обнаружить себя, но, прежде чем вызвать сработку, посмотрел на часы — было ровно пять…
Из темноты доносились ночные шорохи: сонно дышал дуб-исполин, шевеля сухими листьями, бренчали, напоминая позвякивание ложечки о пустой стакан, туго натянутые нити системы, чуть слышно шептал идущий на убыль дождь. И никаких тревожных звуков. А ведь кто-то, кажется Тимофеев, хвалил Синилова: толковый офицер, дальневосточник, понюхавший пороха.
«Скоро же ты забыл запах пороховой гари!» — подумал Суров и взглянул на часы. Взглянул и не поверил — от начала сработки прошло всего две минуты двадцать секунд. Сурову стало стыдно. Хотел отойти в тыл, к машине, чтобы оттуда понаблюдать за развитием событий глазами стороннего человека.
Не успел. Послышался топот, загорелся и погас пучок света в следовом фонаре, повторно скользнул, зацепив Сурова краешком, и от тихого «Стой!» по спине пробежал морозец. Вслед за окликом с тыла выплеснулись огни газующей машины. Минуя асфальт, она мчалась по целине напрямик, отсекая возможность спрятаться куда-либо от слепящего света.
«Молодцы! — мысленно похвалил Суров преемника и подвластных ему людей. — Ничего не скажешь — отлично. Пока — отлично!»
Мгновенная реакция казалась фантастической. Люди будто заранее были предупреждены. Не так трудно понять, почему через минуты после сработки системы в угрожаемом пункте появился наряд — по всей вероятности, он находился поблизости. А машина с тревожной группой? Она что, по воздуху летела?
И уже мчалась на Сурова овчарка на длинном поводе, и грамотно, со знанием дела, с трех сторон обступали его солдаты, и с внутренней стороны ограждения пограничный наряд проверял контрольную полосу. Но вот прозвучали дуплетом два разных голоса:
— Погасить свет!
— Ну, гадский бог…
Суров вздрогнул — мистика да и только!
— Кондрат Степанович?!
— Я, Юрий Васильевич, я самый. Мы вот с лейтенантом Колосковым… — Кинулся Кондрат Степанович в темноту да сослепу облапил инструктора розыскной собаки. Сразу сообразил, что ошибся. — Да где вы, Юрий Васильевич?.. Гадский бог, хоть глаз выколи.
— Да здесь я.
Стало и смешно и грустно. И скомкалось, потеряв значимость, запланированное ночное учение.
— Здесь я, Кондрат Степанович. — Суров протянул в темноту руку, не сдержав нахлынувших чувств, нашел и обнял своего бывшего старшину, расцеловался с ним. — Вы-то как здесь оказались, Кондрат Степанович? — не переставал удивляться Суров.
— Зараз, зараз, Юрий Васильевич… как есть, доложу… Ну, гадский бог, ничого не бачу. — Засуетился, пригнувшись к вемле, что-то искал, бормоча, и от волнения хлопал себя по карманам. — Дэ ж воны подилыся, гадский бог?.. — И вдруг воскликнул: — Так вось, на цепке болтаются мои окуляры, а я шукаю! Скрылёз, што зробиш! — дробненько рассмеялся.
И уже не оставлял Сурова до самой заставы, рассказывал о себе, о Ганне, о Лизке, подбросившей им, старикам, трехлетнюю Женьку. Говорил так, будто внучка была ему в тягость, но притворство слышалось в каждом слове, чувствовалось, она ему всех дороже, эта девчушка.
— Я, значится, по старой памяти пришел на заставу, шоб Лизке позвонить… А то ж сама за целый месяц, комар ее забодай, ни гу-гу… Чем она там в столице занимается — неясно. Ну, значится, покудова линия ослобонилась, покудова Минск вызвали и я Лизке хвост накрутил, стемнело, дождь пошел. Пеши меня Колосков не пускает. Погоди, говорит, Кондрат Степанович, вернется машина с левого хланга, подбросим до хаты. Жду. Машины нема. Нема час, нема два. Засела. А тут з Дубков сигнал подали — машина, значится, подозрительная, бо в обход села дует, по бездорожью. Ваша, значится. Ну, я по старой памяти напросился з лейтенантом Колосковым…