— Вашими бы устами да мед пить, — съязвил Суров.
— Не без того, — серьезно ответил Лазарев и зло пнул носком сапога ржавую батарею. — Вы хотели спросить, не мучает ли меня совесть? Еще как мучает, Юрий Васильевич! Давно и безуспешно. И, поменяйся мы местами, я бы знаете какую отдал команду?
Они остановились друг против друга. Один высокий, нахмуренный, другой — внешне спокойный, с проступившей седовато-черной щетиной, отчего щеки казались сизыми.
— Какую?
Лазарев взял Сурова за пуговицу тужурки.
— Я бы сказал так: «Уважаемый товарищ Суров». Нет, так плохо. Надо без «уважаемый». Надо проще и суше. Этаким официальным тоном: «Товарищ Суров! Если завтра к утру, в крайнем случае к обеду, ты не задействуешь у Пестрака паровое отопление, объясняться будем на парткомиссии. Чтобы такого безобразия я больше не видел». Пожалуй, и про безобразие плохо. Это надо в подтексте, так сказать, донести, нельзя начальству чувств выказывать, надо, чтобы подчиненные сами о них догадывались. А закончил бы строго по-деловому: «Вопросы есть?» — Лазарев отпустил пуговицу и смахнул пальцами с подоконника натекшую с запотевших стекол лужицу.
Суров слабо улыбнулся.
— Считайте, что с такой просьбой я к вам уже обратился.
— С приказом, дорогой вы мой, с приказом, Юрий Васильевич. Какие еще просьбы!
— Давайте не ловить блох. — Сурову становился тягостен этот разговор.
Лазарев тяжело вздохнул и стал смотреть куда-то в пространство.
— Давайте, Юрий Васильевич, давайте не будем. Да вот беда какая, Юрий Васильевич, командир вы мой строгий, вашего приказа я не могу выполнить, хоть вы меня на парткомиссию приглашайте. Не могу — и все тут. Сознаю свою беспомощность, людей стыдно — я ведь не бездушный человек, мне тоже совестно на это безобразие смотреть. — Он сделал несколько шагов и остановился у выхода из спального помещения. — Поглядели бы, что на одной из застав делается! Там новенькое, с иголочки, оборудование порвало как есть. А где новое достать — ума не приложу. А надо. Там ведь тоже люди. У Пестрака-то раз плюнуть — на пару дней всего трудов-то, и грейся себе на здоровье. А там надо начинать с нуля. Дай бог за две недели справиться. Спросите, зачем рассказываю?
— Нет смысла спрашивать — сами скажете.
— Скажу, конечно, скажу, никуда не денусь! Чтобы вы понапрасну из кожи не лезли. Успеете нажить… Как бы это помягче сказать?.. Людей, скажем, не очень хорошо к вам относящихся. По-товарищески говорю. А за неприятностями дело не станет. Боюсь быть неверно понятым, но искренности моей поверьте: в отряде вы — без году неделя, а уже успели некоторых офицеров настроить против себя.
— Вы имеете в виду Евстигнеева?
Лазарев приблизился.
— Зачем уточнять? Поймите меня правильно: не всем по нутру ваша… категоричность, что ли. Возьмем, к примеру, меня. Ни свет ни заря звонок — выехать на третью. Зачем? По какой такой экстренной надобности? Вы полагаете, что я не знаю, где у меня в хозяйстве прорехи? Можете, конечно, отдать приказ снять мастеров с «объекта», и я, естественно, подчинюсь. Однако же не советую проявлять самодеятельность в делах, где вы — простите! — не совсем компетентны. — Лазарев, казалось, подобрел. По лицу его пробежала грустная улыбка. — Пойдемте-ка лучше чайку попьем. С обеда макового зерна во рту не было.
Суров не страдал излишней чувствительностью — родился на заставе и почти все свои тридцать пять лет не расставался с границей. А тут вдруг почувствовал в себе перемену: по отношению к Лазареву сухой, официальный тон не годился.
— Пожалуй, прикажу снять мастеров, — сказал мягко по пути в столовую. — Повременит «объект», не к спеху. Круглое не усохнет.
Лазарев даже вздрогнул от неожиданности и рассмеялся:
— И до вас дошло?
— Какие у нас могут быть секреты!
Озеро Круглое находилось точно на участке первой, у Мелешко. В давние времена, до того, как в командование отрядом вступил Голов, его предшественник соорудил на живописном берегу охотничий домик, куда изредка приезжал жалованный люд отдохнуть от забот. Водились в озере золотистые караси, круглые, здоровенные карпы и лещи, в камышах стонали селезни, плескались чирки — словом, водилась в Круглом всякая живность, и, скрытое от глаз густым березняком в идеально круглой впадине, тихое озеро по выходным дням превращалось в зону отдыха, где ловилась рыбка и маленькая и большая, пахло ухой и жареной дичью.
При полковнике Голове домик наглухо заколотили, добротный причал приспособили под кладки, а спокойную синюю гладь облюбовали две лебединые пары…